Анна Дронова - Избранное

ни вздоха в случайный день.
Щедрее щенков господских —
живущая даром чернь
в своём золотом сиротстве.

Хочу ничего не хранить:
как сумерки в чистом поле…
Тяну паутинную нить,
пряду покрывало боли.

Ни взгляда в случайную ночь!
Разлука, любовь, молчанье.
Нет способа мне помочь.
Нет повода выдать тайну.

Хочу ничего не жалеть.
Щедрее и краше кружев —
тяну паутинную сеть,
пряду мировую стужу.

Ни вздоха в последний раз!
Так спорю, что всё проспоришь.
Не горе, а лишь сарказм,
не я, а никто всего лишь.

В пустой квартире – как в полой глыбе.
Холодно. Что за милость!
Живой оставил, крови не выпил —
в чём я так провинилась?

Ушёл! а ночь – не бывает глубже,
кровь – не бывает слаще…
Я так ждала, чтобы страх наружу
выманил ты, обманщик.

Я так ждала тебя, волком пела,
вьюгой стелила скатерть.
Я так ждала, чтобы жизнь из тела
вычерпал ты, предатель.

Вернись! а вену тебе подставлю —
выпей за нас обоих:
сегодня тебя, голодный и славный,
ужина удостою.

Ушёл! как будто бы я монашка!
В комнате запах мака,
а мне без тебя и глупо, и страшно —
жертве – без вурдалака.

Из глубоких фолиантов
я узнала с юных лет,
что давно сменился Дантов
занимательный сюжет.

С удивленьем и досадой
мне поведал фолиант,
что идёт кругами ада
Беатриче, а не Дант.

Круг за кругом – в полной мере —
всё бессмертие прошла,
но забыть про Алигьери
не сподобилась душа.

В неподвижной круговерти
запинаясь, точно тень,
я узнала, что у смерти
есть последняя ступень.

Шаг за шагом – из столетий
составляя свой сюжет —
я узнала, что на свете
данность есть, а Данте нет.

Что несчитано трагедий
человечьих, а комедий
божьих – разве только след…

Говори, Вергилий: где ж я?
Всяк, входящий за черту,
здесь оставит и надежду,
и заветную мечту.

Как предписано вратами,
коим ключ – огонь-смола! —
я прошла – и только память
за собою пронесла.

Полюбуйтесь, как хороша!
Полюбуйтесь, как хорошо я
в надлежащую роль вошла:
пустота за моей душою.

Посмотрите, как хорошо,
посмотрите, как трагедийно
подсознание в роль вошло:
без суда меня осудили.

Дабы руки мои в толпе
у тебя не урвали душу.
Дабы руки мои к тебе
протянулись, не дотянувшись.

Персональная смерть и страсть —
по закону отца-Шекспира.
Наедаюсь тобою всласть,
как чумою во время пира.

Как змея сбрасывает кожу,
так и я сбросила свои
многолетние личины, тоже
захотев чуточку любви.

Как змея сбрасывает кожу,
так и я сбросила свою
непосильную – считай – ношу…
Обнажённая, одна стою.

Как змея сбрасывает кожу
(умерла и снова родилась),
так и я… Сложно, очень сложно
разорвать с самим собою связь.

Как змея сбрасывает кожу,
так и я прожитую жизнь,
так и я всё былое сброшу
для тебя – только обернись!

Как змея сбрасывает кожу,
так и я изменяю суть,
лишь бы не отпугивать прохожих
и напоминать кого-нибудь…

Как змея сбрасывает кожу,
так и я сбрасываю ложь.
Где-то между правдою и ложью —
ты меня случайно обретёшь.

Спешила я неведомо куда,
и шли минуты, шли мои года.

И сумерки ложились, как назло,
на тонкое оконное стекло.

И я спала, и снился долгий сон,
который был реален и весом,

который заменил реальность мне —
гитарными размолвками во тьме.

На ощупь ощутила я беду:
куда пойдёшь, туда и я пойду,

с ума сходя и нежного тебя,
невинного тебя с ума сводя.

Осматривая комнату в упор,
я слушала гитарный перебор.

Со стенами опять наедине,
я ластилась и ластилась к стене.

И продолжали отблески огня
впечатывать твои слова в меня.
И повторяла я судьбу твою:
кому поёшь, тому и я спою.