Анна Жадан - Избранные (СИ)

Холодный осенний ветер пронизывал меня насквозь, заставляя мои зубы скрежетать, а брови — досадливо хмуриться. Я ненавижу холод по двум причинам: я достаточно холодна, чтобы заморозить целый регион, а конкуренция мне ни к чему; и он напоминает мне о том, что я несовершенна.

В тот промозглый, дождливый вечер я смотрела юному парнишке в глаза и впервые истинно удивлялась. Меня беспокоило то, что его не пугало мое присутствие — он глядел дерзко, нахально приподняв бровь и с любопытством изучая меня.

— Отдай мне это, — бесстрастно приказываю я, протягивая руку.

Рыжий мальчик в разорванной одежде прижимается спиной к бетону стены, быстро окидывая глазами грязный переулок.

— Что отдать? — едва ли не высовывая язык, бросает мне он.

— Ожерелье, которое ты украл у рыночной торговки.

Он пробегает по мне глазами, оценивая эксклюзивный черный плащ, длинные темные сапоги и костюм чуждого ему покроя.

— Ты не похожа на Хранительницу, — огрызается он. — Поэтому проваливай, пока я не закричал.

— Ты угрожаешь мне, маленький воришка? Или слуги перестали узнавать тех, кому они служат?

Я скидываю плащ и с постыдным удовольствием наблюдаю за тем, как выражение его лица меняется — из самодовольного, наглого подростка он превращается в побледневшего старца, который сгорбился, кинулся на колени и трясущимися от холода пальцами протянул мне ожерелье.

— Принцесса, — шепчет он, не смея поднять на меня глаз, — заберите. Пожалуйста, возьмите все.

Мелко дрожа, он принимается выворачивать карманы, из которых с громким звоном на землю выпадают мелкие золотые монеты и парочка конфет. Возможно, будь на моем месте сестра, она бы сжалилась над оборванцем и не только простила его наглость, а еще и щедро наградила весенцами и зерном. Мальчишке очень не повезло, что перед ним всего лишь я.

— Пожалуйста, — хнычет он, — я не совершил ничего очень плохого. Я сирота, мне нечем прокормиться…у меня сестра…

Он испуганно вскидывает голову и щурится в скудном освещении переулка:

— Вы же простите меня, принцесса? Я обещаю больше никогда ничего не красть.

— Конечно, — с улыбкой склоняюсь к нему я, — ты больше никогда ничего ни у кого не украдешь. Ты больше никогда не поступишь нечестно по отношению к другим людям, маленький лжец.

Глядя, как меняется выражение его глаз, я направляю на него руку, и чувствую пьянящую силу уходящей от него воли, как будто в меня вливается горячее золото. Я помню все до мельчайших деталей: его испущенный вздох, темнеющий взгляд, бесстрастное выражение лица и чувство неземного наслаждения.

— Я больше никогда ничего не буду красть, — исступленно повторяет он, — я обязательно угожу тебе, госпожа.

Впервые я узнала о Просветителях, когда мне исполнилось пять лет. Мой отец любил брать меня с собой в порт, где мы долгое время смотрели на покачивающиеся на плавных волнах корабли, передразнивали чаек и всматривались в лазурную морскую гладь. Он рассказывал мне о том, что там, за горизонтом, находятся другие регионы — куда менее красивые и яркие, чем Лакнес, но не уступающие ему в могуществе и силе. Его рассказы периодически прерывались зазывными криками торговок, которые продавали чай с корицей и медом, а на десерт — пончики с сахарной пудрой, которую я всегда слизывала первой.

В тот день людей на узких улочках Лакнеса было удивительно мало — я оглядывалась в поисках знакомых детей или владельцев лавок, которые угостили бы меня леденцом, но никого не могла разглядеть. Скоро и крики торговок затихли, а сами они, подобрав подолы длинных юбок, поспешили по длинным мощеным дорожкам к центру региона.

— А где все? — растерянно спросила я.

Отец посмотрел на меня своими добрыми зелеными глазами, чуть щурясь на солнце:

— Идут смотреть на казнь.

— А что такое казнь?

Вместо ответа он встал, отряхнулся и протянул руку, подзывая меня за собой. Обычно папа улыбался, но сегодня он был удивительно серьезен, что, как мне показалось, совсем ему не идет.

С трудом шлепая по мостовым улицам в своем нарядном голубом платье, которое мама заставила меня надеть, я верно следовала за папой к главной площади Лакнеса. Я догадывалась, что мама не хотела, чтобы папа брал меня сегодня погулять, но думала, что это из-за плохой погоды. И уж тем более я не понимала, почему после долгих споров и непонятных мне слов, меня нарядили в это неудобное платье с рюшами и ненавистные белые туфли.