Тамара Земляная - Дом, в котором нет никаких подвалов

Летти и Ланс делили одну постель, всегда, с самого раннего детства. Тевас знал, что наверху живет Летти, но никогда не интересовался, где спит сын.

Тевас – огромный, двухметровый, тяжелый мужчина – ходил медленно и очень громко, в отличие от его детей, которые боялись лишний раз потревожить дом, которые смазывали маслом все двери в доме, чтобы те их не выдавали.

Сквозь сон Ланс чудом услышал тяжелые шаги, толкнул сестру – Летти рывком села на кровати. Ее каштановые волосы рассыпались по плечам, скрыли руки. Ланс соскользнул с постели, и, пометавшись по комнате, спрятался за шкафом, надеясь на слабое зрение Теваса. Он смутно понимал, что, в представлении отца, место ему – в лучшем случае на чердаке сарая.

Дверь распахнулась, и отец вошел. Летти напряженно и испуганно глядела на него – Ланс поклялся себе, что выйдет, если поймёт, что Тевас в своей темной фазе: когда он больше похож на зверя, рычит, бормочет и дерётся, ходит, как заведенный, кругами и бьет все, что попадёт под его руку. Но сейчас, кажется, он сохранил остатки рассудка:

– Агнесс… Почему ты здесь? Почему ты не навещаешь меня? Зачем ты мучаешь меня?

– Тевас, это я, Летти. Твоя дочь.

– У меня нет дочери. Я мечтал о дочери. Но у меня есть только сын, белобрысый урод. Как я сам. Он убил свою мать.

Летти увидела, что он держит ворох разноцветных нарядов в руках. Он положил их на кровать перед нею и продолжил:

– Я принес твои платья. У тебя столько красивых платьев, а ты ходишь в каких-то закрытых серых тряпках. Помнишь прием у сенатора нашего штата? Твое красное платье на корсете, и блестящую ленту, обвивающую шею. Все мужчины в зале смотрели на тебя, все хотели тебя, но ты выбрала меня. Надень это платье и спускайся вниз. Я открою бутылку твоего любимого вина.

Он вытащил золотое платье на корсете, разукрашенное маленькими розовыми цветами. Положил его перед Летти, как будто предлагал купить. Потом, как выключенный, ни слова не говоря, вышел. Летти встала и приложила к себе платье, разгладила очень взрослым, совершенно женским движением, оправила юбку.

Ланс с ужасом сказал:

– Ты же не собираешься к нему в этом спускаться!

– Нет, конечно! Но оно такое красивое… Я просто его примерю…

Она беззастенчивым, открытым движением сдернула с себя ночную рубашку.

Ланс не отвернулся – ее нагота не смущала его, он привык: они росли вместе, купались вместе.

Ее нагота не значила ничего, кроме доверия: она не соблазняла, не слепила, не убивала. Ее нагота говорила просто: мы дети, а ты мой брат-близнец.

Ее нагота начала значить потом: когда ее груди налилась, как маленькие яблоки, когда он стал просыпаться ночью в мокром белье, после невыносимо-сладостных снов. Когда Летти, обнаружив в первый раз месячную кровь, прибежала в испуге к брату. Как они молча смотрели на окровавленное белье и платье, как Ланс, холодея от переживаний, вдумчиво прошёлся руками по ее телу, плотно, но бережно нажимая: болит? Нет? Он бил тебя в последнее время? По груди, по животу? Сильно? Ты падала? Нет?

В конце концов, они нашли книгу по беременности и родам – со следами небрежных пометок, оставленными красными чернилами рукой их матери – так странно было думать, что у Теваса была жена, их мать, что она хотела их и ждала. Что она озаботилась купить книгу – и книгу по уходу за младенцами тоже – хотя Агнесс не суждено было ею воспользоваться. Летти нашла ее и утащила в спальню, спутанно отвечая на вопрос Ланса – зачем? Но на обложке был изображен беззубый складчатый малыш, и Летти страшно хотелось ощутить его кожу под своими руками, вдохнуть его запах, и носить, не спуская, с рук.

Как бы там ни было, но мамины книги рассказали о том, что с Летти все в порядке, поведали близнецам о том, откуда появляются дети – и тогда нагота Летти стала значить все.

И тогда же Тевас, видя, что они вырастают, начал преследовать их с ужесточенной, удвоенной яростью.

Но сейчас – сегодня – Летти ещё не была молодой девушкой – это был последний отсвет детства, который умер в глазах ее отца, увидевшего в ней жену.

Который умер, когда ее брат, коснувшись шнуровки золотого платья, впервые подумал о том, что она красивая.

Межвременье:

Лансу снился кошмар.

Он шел вверх по винтовой лестнице, ведущей вниз.

Перил не было, и пространство вокруг заполняла собой вязкая пустота. Он старался держаться прямо по центру, зная, что ему ни в коем случае нельзя падать – но край манил и звал.