Тамара Земляная - Дом, в котором нет никаких подвалов

– Как будто ты многих знаешь, – сказал он, но слабо улыбнулся.

О, она знала троих, и точно знала, что если обычные люди балансируют между ней и Тевасом, то Ланс стоит на недосягаемой нравственной высоте.

– Помнишь, как к нам птица залетела? Помнишь, как ты всю ночь ее ловил, помнишь, как ты отказался ее сбивать шапкой, потому что боялся ей повредить что-нибудь? Помнишь, как ты ее выпустил? Вот кто ты на самом деле. Не верь ему. Верь мне. Я нормальная, Ланс, и я знаю, что все зло – дело его и только его рук.

– Что бы я делал без тебя, сестра…

– Получал бы в разы меньше ударов?

Они улыбнулись друг другу, и Летти коснулась его лба своими губами.

– Мы могли бы продолжать встречаться у тебя, – сказал Крейг, глядя на то, как она расчесывает волосы, которым требовалось очень много времени, чтобы высохнуть. Фена у него не было, он не видел смысла его заводить даже для Летти. Она закусила губу и резким, привычным движением скрутила прядь.

– Мне кажется, это нервировало бы Ланса, – сказала она мягко. Каждый раз, когда она уходила к Крейгу, у брата делалось очень сложное, недоброе лицо, хотя в остальном у них были нормальные отношения. Однажды она вернулась домой позже обычного – ее выбрали в профсоюзные работники, и она была на собрании. Подходя к дому, она услышала через открытую форточку, как мужчины оживленно и дружелюбно разговаривали о спорте, и Крейг сказал:

– Мы играем в регби по воскресеньям, в центральном парке – приходи, малыш. Я дам тебе форму на первое время.

Летти постояла некоторое время под окном, вспоминая, как внимательно и вдумчиво пыталась их состыковывать, но вдруг оказалось, что они прекрасно ладят без неё, а ее присутствие только все усложняет.

Недавно они чинили телевизор: Крейг, как обычно, ленился, но глядя на то, как Ланс хлопочет вокруг проводов, тоже заразился его энтузиазмом. Пришлось забираться на крышу к антенне, Ланс сосредоточенно и молча лез, Крейг держал веревку и матерился, как заправский моряк. Солнце высветляло их головы, целовало лица и открытые участки тел – Крейг разделся по пояс, но Ланс, стесняясь своих рук, никогда не закатывал рукава.

Летти стояла в тени крыльца, вынеся им на подносе два стакана пива, и чувствовала, как пахнут августовские яблоки – покоем и счастьем. Ей казалось, что все хорошо, что все нормально, что Ланс рано или поздно обретет свое собственное равновесие, перестанет опираться и оглядываться на нее, перестанет так тяжело, так исступленно, так удушающе-страшно любить ее, найдет себе девушку, и они будут жить… Не в соседних домах – это слишком – но на соседних улицах. Что их дети будут играть друг с другом – у Летти будет девочка, конечно. Маленькая, боевая, с каштановыми волосами, которые Летти будет заплетать в тоненькую косичку, у Ланса… Тоже кто-нибудь будет.

Его шрамы побелеют, и, когда он загорит, они сделаются совсем незаметными. Они будут иногда вместе отряхивать яблони, варить джем под веселые песни из радиоприемника, ходить в гости на Рождество друг к другу, звонить друг другу раз в неделю и ссориться. Но Крейг – будет тем, с кем она будет просыпаться по утрам. Крейг. Брюс. Патрик. Кто угодно, но не Ланс. Только не Ланс.

Ее парень и брат слезали с крыши добрыми друзьями, но все опять рассыпалось, стоило ей подойти к ним. Как только они взяли по стакану, Крейг резким движением, сбоку притянул ее к себе, и поцеловал в висок – как благодарность за этот светлый день, за то, что она стоит в простом белом платье под осыпающимися яблонями, за то, что она принесла холодное, сверкающее на солнце золотом, пиво. За то, что она – его.

Летти не осмелилась посмотреть на брата.

Ей казалось, что там, где он стоит, зашевелилось что-то темное, страшное, многорукое.

Сегодняшний Крейг зевнул и сказал:

– Прости, конечно, но какая разница, что мы делаем за закрытой дверью? Это его не касается.

– Он очень защищающий. С раннего детства только и делает, что выискивает угрозы для меня.

Это прозвучало параноидально, потому что Летти умолчала о том, что все угрозы ее детства были более чем реальны.

– Ну так объясни ему. Ты даже напрягаешься, когда я тебя при нем целую. Это ненормально. Мне не пятнадцать лет, чтобы прятаться от родителей…

– Ох, Уно, не вешай мне лапшу на уши: как будто в пятнадцать тебя это останавливало!

Крейг довольно оскалился.

В один день, когда она мыла зелень на кухне, чья-то тень накрыла ее, чьи-то большие руки обняли за плечи. И словно стерлись все эти семь лет, вся эта нормальная жизнь, все потом и кровью выстроенные границы. Ее ужас, ее отец, вернулся к ней, подкрался незаметно, сзади, и она была полностью в его власти: и она знала, что будет дальше.