Мөхәммәт Мәһдиев - Әсәрләр. 9 томда / Собрание сочинений. Том 9

Ваше поколение счастливо тем, что не представляет, что такое война. Правда, мы тоже не видели ни бомбёжки, ни артподготовки, ни отступлений или наступлений многотысячных армий. Мы пережили все тяжести и мучения сурового военного времени в тылу. Война в тылу – это значит холод и голод, это болезни и бесконечные моральные и физические страдания. Это значит спать в холодном помещении не раздеваясь, заниматься в классах в рукавицах и шапках и читать в то же время о том, как Татьяна пишет письмо Онегину или как Наташа одевалась на свой первый бал.

Это значит отсчитывать дни своей жизни от одной клетки хлебной карточки… до другой и одновременно читать о том, чем угощал помещик Собакевич Чичикова, или о том, что было подано на балу у губернатора после мясного и десерта.

Но и в таких условиях было нечто большее, что согревало наши души, заставляло забывать все эти лишения и тяготы жизни. Это – судьба Родины. …Наши сердца бились, образно говоря, вместе с сердцем Родины, бились синхронно, как говорят физики. Каждое сообщение Совинформбюро, которое несли по утрам в классы наши уважаемые классные руководители, являлось источником жизни и радости для нас. Война уже шла к концу, и сообщения были только радостные. Мы жили успехами нашей победоносной армии на фронте, и это вдохновляло нас, прибавляло силы для учёбы. Вот это чувство и было гораздо глубже, священнее и сильнее, чем думы о хлебных карточках и холодных помещениях.

Если Герцен писал о себе: «Мы – дети 1812 года», то, перефразируя великого мыслителя, я могу сказать о нашем поколении: «Мы были детьми 1945 года».

Я помню то светлое, солнечное утро 45 года, когда над всем миром пронеслись слова о том, что «германская армия полностью и безоговорочно капитулировала».

Прервав занятия, мы собрались на митинг трудящихся посёлка «Урняк», где находилось тогда Арское педучилище, и жадно глотали каждое слово выступавших на митинге. Я помню, как мы, голодные, босые, бледные, стояли на улице, пели песню «В бой за Родину, в бой за Сталина!» и бесконечно хлопали. Помню даже, руки у нас были шершавые, худые, костлявые… Там, на митинге, мы впервые увидели, как плакали от радости наши педагоги-вдовы, прижимая своих детей к груди. Видели также скупые мужские слёзы на обветренных, смуглых лицах. В те минуты Родина стала нам ещё дороже, ещё священнее, и мне кажется, что именно тогда наше поколение приняло аннибалову клятву верно и честно служить Родине, куда бы она нас ни посылала. Ради этих минут стоило жить и страдать. Ради этих минут стоило мёрзнуть в нетопленых классах, голодать и переносить все лишения военного времени.

Вот чем мы запомнили наше родное педучилище. В том, что в наших юных сердцах даже в таких суровых условиях зародилось и окрепло такое ценное чувство – чувство любви к Родине – на мой взгляд, большая заслуга педагогического коллектива училища.

Мы хорошо помним своих педагогов, которые в трудных условиях войны мёрзли и голодали вместе с нами, но всегда оставались педагогами-воспитателями. Был среди них Константин Афанасьевич Ибаев – преподаватель педагогики и психологии, строгий и требовательный, всегда в белой безукоризненной чистоты рубашке и галстуке, который, как крупинки золота, вкладывал в наши упрямые крестьянские головы учения Коменского и Ушинского, Песталлоци и Дистервега, Толстого и Крупской, Макаренко и Ленина. Своей аккуратной, опрятной внешностью он повседневно показывал нам, каким должен быть учитель. И теперь, когда, посещая школы, я встречаю в классах некоторых своих знакомых в кирзовых сапогах и мятых хлопчатобумажных брюках, небритых, от которых за 2–3 метра несёт запахом махорки, мне бывает обидно за Константина Афанасьевича.

Был среди педагогов преподаватель русской филологии Х. Ф. Искандеров, до безумия влюблённый в русскую классическую литературу, строгий, как начальник военного училища, и опрятный, как офицер флота. Мы всегда восхищались им, тем, как он являлся в училище в отутюженных брюках, всегда в белом подворотничке на кителе, аккуратно, интеллигентно причёсанный и в кепке в любой мороз. Ему было тогда 60 лет, а он выглядел юношей. Нам запомнился даже его носовой платок, безукоризненно чистый, белый, вчетверо сложенный. Нам казалось, что он меняет их каждый урок. Работая над своей кандидатской диссертацией, я неожиданно обнаружил, что наш Халим Фаттахович, оказывается, был большим другом Г. Ибрагимова, М. Гафури, С. Кудаша и других. …Он учился с ними в одном медресе, был старостой группы, писал рассказы, являлся автором нескольких хрестоматий для школ, первым критиком произведений молодого Г. Ибрагимова.