Амели Нотомб - Аэростаты. Первая кровь

– Нет у вас больше никакой дислексии. Моя миссия окончена.

Мальчик опешил.

– Ваш отец нанял меня, чтобы решить проблему дислексии. Вы от нее излечились.

– Вы мне нужны, чтобы сдать экзамен!

– Бросьте! Я совершенно вам не нужна. Вы прочли “Илиаду” и “Одиссею” очень талантливо. Вы говорите об этом так, как мало кто из взрослых способен говорить.

– Ни “Илиады”, ни “Одиссеи” в программе нет.

– Черт с ней, с программой! Кто может больше, тот может и меньше. Если говорить честно, для современного читателя Гомер труднее, чем Стендаль.

– Я другого мнения.

– Это не вопрос мнения. Это объективный факт.

– Ладно, я понял. Вам надоело со мной возиться.

– Вовсе нет. Просто не хочу вести себя непорядочно.

– Тут нет ничего непорядочного! Не бросайте меня, пожалуйста.

Тон его был напористым и умоляющим одновременно.

– Не понимаю. Я вас явно раздражаю. Вам потребовалось четыре дня, чтобы мне позвонить, хотя я должна, в принципе, приходить ежедневно.

– Извините меня. Такое больше не повторится.

– Вам не за что извиняться. Ваше поведение казалось мне логичным. Это сейчас я перестаю вас понимать. Зачем, собственно, я вам так уж нужна?

– Вам удалось пробудить во мне интерес к литературе.

– Да. И это уже произошло.

– Нет. Если вы уйдете, все пропало.

Я смотрела на него в замешательстве. Его отчаяние поразило меня. Первый раз в жизни я читала в чьем-то взгляде, что человек остро нуждается во мне.

Взволнованная, хоть и раздосадованная, я сказала, что приду завтра.

– Спасибо, – ответил он и бросился вон из комнаты.

Что за безумная семейка, думала я, выходя. И не успела подумать, как путь мне преградил Грегуар Руссер с сияющим взором.

– Браво, мадемуазель.

“Я и забыла про этого психа”, – отметила я про себя.

– Ловкий маневр.

– Вы о чем?

– Мой сын вел себя недопустимо дерзко. Вы отлично поставили его на место.

– Ваш сын не более дерзок, чем все в этом возрасте, у меня не было необходимости обороняться. Он больше не страдает дислексией, не понимаю, почему он утверждает, что нуждается в моих услугах.

– Он прав, по французской литературе он тупица.

– Он прекрасно говорит, читает лучше, чем большинство людей.

– Потому что вы его стимулируете.

– А почему вы сами его не стимулируете?

– У меня нет времени.

– Время подсматривать за нашими уроками у вас есть, а поговорить с Пием – нет?

Он вздохнул:

– У нас с ним трудности в отношениях.

– Может быть, этим и надо заняться в первую очередь?

– Послушайте, экзамены на носу. Глубинную психологию отложим до лучших времен.

– В отношениях с матерью у вашего сына тоже трудности?

– Нет. Ничего подобного.

– Тогда почему бы ей не увлечь его чтением?

Он усмехнулся:

– Как бы вам объяснить… Увлекать не ее талант.

Я почувствовала его презрение и вдруг осознала, до какой степени ненавижу этого человека. Не потому ли он протянул мне в этот миг конверт с гонораром?

– Я посчитал вам и за пропущенные четыре дня.

– Не стоило, – запротестовала я.

– Нет, стоило. В вашем графике это время закреплено за нами. Наш маленький паршивец повел себя с вами крайне некорректно.

– Я не нахожу ничего странного в том, что ему понадобилось четыре дня, чтобы прочесть “Одиссею”.

– Он мог позвонить вам и не дочитав до конца. Вы помогаете нам больше, чем вам кажется, мадемуазель.

“Нам?” – подумала я. Но желание поскорее уйти взяло верх. На улице я наконец вздохнула полной грудью.

Этот урок настолько выбил меня из колеи, что мне почти полегчало от допроса Донаты.

– Мальчик влюбился в “Илиаду”. Он прочел ее за сутки и говорил о ней просто блестяще и очень необычно.

– Поэтому у тебя такая кислая мина?

Я рассказала ей, что было дальше. Она скривилась:

– Какой отвратный папаша!

– Да уж.

– Камбист – это кто?

– Я посмотрела в словаре. “Специалист по валютным операциям в банке”. Думаю, у этого слова должно быть и менее респектабельное значение. Этот тип ужасно богат, он смердит. Он провел пятнадцать лет на Каймановых островах.

– Это попахивает махинациями, лучше тебе свалить от них.

– Если б не мальчишка, я бы так и поступила. Сегодня он умолял меня остаться, и я почувствовала в нем настоящее отчаяние. Это не похоже на каприз избалованного ребенка.

– Он тебе нравится, да?

– Да нет. Но он мне интересен, и он трогательный.

– Вряд ли в тебе говорит материнский инстинкт, по-моему, ты слишком молода для этого.