Агния Аксаковская - Ли Лу Би. Вторая книга об Александре, Лусинде и Беатрикс

Беатрикс проговорила с серьёзным лицом:

– Живот, знаешь, какая тяжёлая штука.

Взгляды искоса завершились сдвоенным взрывом хохота. Беатрикс, пытаясь сдвинуть золотые в полдневных лучах бровки, попрекнула:

– Лисси, как тебе не совестно. Ты ухитряешься заставить людей смеяться, когда это совсем не к месту. Вот, честное слово, есть и такие вещи, над которыми нельзя смеяться.

– Ты имеешь в виду, что ты потеряла того, первого, младенца?

Беатрикс, кажется, кивнула, а, может, и нет.

– А почему, – громко сдержав позевыванье, молвила Лис, – почему ты не скажешь, что я каждую секунду должна помнить, что это я убила твоего малыша?

Беатрикс резко ответила:

– Потому, что это – неправда. И мы обе знаем, что у меня даже мысли такой – и нет, и не было. … Лисси, – жарким шёпотом продолжала она, – я много думала об этом, но ты свидетель, что я не впала в отчаяние. Сначала я винила несчастную девушку, которая пыталась покончить с собой в ту ночь. Ведь она, оказывается, была совсем рядом. Но это не то. Она не виновата. Я тебе сейчас кое-что скажу. Я никому этого не говорила. И Рене, да, и ему. Виноват, знаешь, кто?

– Моя сценка. – Беатрикс почти прошипела эти слова, как отрицательный герой, да ещё оглянулась через открытое порозовевшее к июлю плечико.

– Когда ты пошла на поправку, я почувствовала та-акое счастье, что у меня случился, ну как это? – Поморщилась писательница. – Что-то вроде приступа. Я начала записывать со страшной скоростью, бросив тебя на Рене и Лусинду. Помнишь, я не заходила к тебе Три Дня и Три Ночи?

Александра смотрела на солнышко, лишь слегка прикрыв тяжёлые веки.

– Я так и думала, что там что-то в этом роде. – Без особой почтительности буркнула солнцепоклонница.

Беатрикс сказала задумчиво:

– Видимо, за эти трое суток я разорвала связь между душой ребёнка и моей. Когда я ухаживала за тобой, этого не происходило, я люблю тебя, как себя, как Лусинду, как Рене, хотя всех по-разному. Ухаживать за тобой – всё равно, что за собой. Это не мешало мне всё время думать о малыше. Но эта чёртова сценка!.. Она поглотила всю меня целиком – мне всё стало безразлично, кроме того, что происходило там, снаружи, куда я вышла. И я сама, и все мои друзья стали мне казаться привидениями. И я забыла о ребёнке. Представляешь? Напрочь.

…Бэт очнулась только на четвёртое утро, увидела, что сценка записана, вокруг лежат целые горы бумаги и тут только вспомнила , что за эти дни ни разу не ощутила того, о чём рассказывала только Рене. Это очень странное и приятное ощущение…

А тут она чувствовала только, что внутри всё тихо и пусто. Беатрикс с тревогой позвала ребёнка. В ответ – молчание, хотя Бэт знала, что он – жив. Склонная к панике Беатрикс подумала, что натворила что-то ужасное… ей стало страшно, но стыда она не испытывала. Нет, не испытывала.

Беатрикс не решилась сказать об этом Рене, но Лусинда, которая принесла завтрак, явно что-то «словила». Брюнетка уже была в деловом костюме, нечто вроде изысканных боевых лат, и торопилась – она же вечно торопится.

Ну, госпожа писательница, сказала она, – вы тут совсем запаршивели. Шмякнула перед Беатрикс поднос, но до этого бережно отодвинула весьма неопрятного вида рукопись. Сообщила, что с Александрой совсем хорошо, и она норовит встать с постели, а Рене собирается привязать её за ногу. И тут Лушка вгляделась и хотела что-то спросить, но сдержалась, поцеловала и только на пороге очень небрежно бросила – Как наш чемоданчик?

Беатрикс пробормотала, чтобы отвязаться, что-то бодрое. Лу прищурилась… и тут ворвался Рене с криком, что он не смог удержать «нашу бедняжечку», и она удрала в пижамке.

– Тотчас из окна послышался твой голос, будто ты с кем-то разговариваешь, я поняла, что ты нарочно прищемила нос, чтобы гнусавить. Что? Мемориальную доску? Вешайте её вот сюда. Нет, левее. Левее… Нутес, что у нас здесь? …Беатрикс Керадрё, умерла в возрасте двадцати одного года оттого, что проглотила шариковую ручку.

Александра поправила:

– Вовсе не так. … Оттого, что на неё упали со шкафа её сценки.

Она усмехнулась, припоминая.

Её позабавило, когда все они с выпученными глазами сгрудились у окна, причём Рене от волнения ел без передышки с тарелочки размороженную вишню и совал обеим девицам в рот по очереди совершенно машинально. Он опомнился только когда Лусинда, которой он испачкал её белый галстучек, укусила его за палец.