Алёша Берестнёв - Алечка. Повесть о последней и первой любви

Вперёд! Огромные ножищи гонят шуструю машинку подальше, вверх, на берег, едва поспевают.

Хватай! Массивное тело прыгает на добычу. Восьминогий штативчик делает резкий финт и уворачивается.

– Кха! – приземляюсь на пустые руки и провожаю взглядом до круглой норки свою очередную промашку.

Ну, уж тут-то он мой будет наверняка! Раскапываю азартными лапами это сухопутное убежище.

Сейчас, сейчас я тебя схвачу! Тёмная дырка круто уходит все глубже и глубже.

Ну, где же ты? Ага, не уйдёшь! Алчные пальцы ждут шероховатого панциря, готовятся. Песок, песок, вот уже и вода.

А где краб? Куда же он мог деться? Снова несолоно хлебавши. 2:0 не в мою пользу.

Сижу на корточках, выполаскиваю грязь, забившуюся под ногти, и прицениваюсь к очередному панцирному чуду, заманчиво возвышающемуся неподалёку среди пены.

Изменим тактику, перенесём охоту с суши на море, там им так быстро не побегать. Встаю, направляюсь не спеша прямо на очередную вёрткую балерину. Четыре пары стройных ножек на восьми пуантах задвигались в эмбоите пасах в сторону родной стихии. Несколько мгновений и исполнительница классической тарантеллы скрывается от поклонника под кружевной занавес волны и прибойный шум аплодисментов. – Браво! Не жду выходов на бис, опрометью несусь к тому месту, где скрылось застенчивое дарование, чтобы заключить в объятия. Захожу в тёплую зыбь по колено, всматриваюсь в жёлтое дно.

Где она, где? А вот, недалеко ушла. Осторожно подкрадываюсь, сейчас схвачу.

– Балалам, – шлёпает взбаламученный накат, и всё смешалось.

А где же она? Опять промашка, ну что ты будешь делать!? 3:0 не в мою пользу.

Нацеливаюсь на ещё один подарок природы.

Ну, теперь-то я уже учёный. Захожу на него со стороны моря по пояс в воде. Краб, по всему видно, не понимает такого манёвра, лишь вяло сползает навстречу, погружается в прибрежную лужу и подпускает совсем близко. Вот он приподнялся на дне и угрожает расставленными в изготовке боевыми клешнями.

Ну, у меня-то клешни побольше. Медленно, медленно подвожу их с разных сторон к противнику. Не отводим друг от друга глаз, гипнотизируем. Хвать!

– Уй-ю-юй!!! – Краб отлетает и шлёпается куда-то в море. Трясу и зализываю прокушенный палец.

Какая боль! Какая боль!

Петербург – Керала 4:0.

Или наоборот? Как там у болельщиков?

Какая боль! Какая боль!

Штат Керала – Питер 4:0.

Ну уж дудки, 5:0 не допущу!

Оле! Оле-оле-олеее!!!

Шай-бу! Шай-бу! Шай-бу! Шай-бу!

Опять подкрадываюсь с глубины к новой потенциальной жертве. Опять краб обращает внимание на охотника только тогда, когда тот уже подводит к нему щупальца. Сзади приближается вал. Торопись, скорей…

Рраз! Есть! Ладони накрепко прижимают шершавый панцирь и острые клешни к плотному волнистому дну. Согнутое туловище всплывает в прибылой воде, но руки надёжно удерживают добычу, не давая ей расправить свои ужасные кусачки.

Вот он! Ура! Отквитали! 4:1!

По о-кеану плывёт че-репаха -

У-у-у!

На че-репахе костяная ру-баха -

У-У-У [17] Песня туземца-островитянина из телефильма 60-х. !

Вперёд. Дорожка по взморью на юг. Лечу, окрылённый непонятной бесцельной радостью.

И чего радуюсь? Ведь не нашел ни клада, ни девушки, а наоборот, бреду, сам не зная куда. Пустынный песчаный пляж у края обрыва, цапля, вышагивающая по взморью, как по клюквенному болоту, орлы, парящие в вышине.

Ох ты даль-то какая! И не видно нигде ни жилья, ни столбика – ширь, простор. Один на земле, во всех её угодьях.

– Эге-гей!

– Ге-гей! Ё!

– Ии-и!

Твоё всё!.. Всё тебе!.. Живи, утопай в раздолье. Пьянею как от любви. Вот она где, воля! Вот она, красота – нескончаемая дорога в счастье. Да где же ещё найдёшь такой восторг? Да все ли знают про это диво, про эту благодать бескрайнего одиночества?!

Оборачиваюсь: из-за сильного плеча на краю горизонта, там, где небо сводится с морем, ещё просматриваются белыми царапинами у исполинских глыб буруны разбивающейся стихии, которые пришлось преодолевать недавно.

Далеко уже ушёл от городского пляжа.

У меня есть всё: часы, спички, компас, нож, широкополая шляпа. За спиной вещмешок. В пакете шебуршится добытая на ужин великолепная семёрка пузатеньких крабов. Напеваю песенку из телефильма детства про то, как проклятый белый империалист-колонизатор в пробковом шлеме завернул на катере на тропический остров и отобрал у доброго темнокожего аборигена «Большую Жемчужину» – рыбу-прилипало с помощью которой тот добывал морских черепах и кормил семью.