Наступил 1926 год. Я не любил ходить к своим родственникам и подолгу у них не бывал. Как-то гуляя по Тверской, я встретил свою двоюродную сестру Соню, мою одногодку. После Лизы она была следующей в семье. В детстве её за разбитной характер, за любовь к ссорам и дракам, не только с девчонками, но и с мальчишками, прозвали солдаткой. Теперь ей было двадцать четыре года, и она превратилась в женщину выше среднего роста, привлекательной наружности, со стройной и упругой фигурой, привлекающей взоры мужчин. Несмотря на молодость, она уже успела выйти второй раз замуж за ещё молодого, но очень грузного партийного работника.
Увидев меня, она обрадовалась и воскликнула:
– Вот ты-то мне и нужен!
– Что ж, очень рад, – ответил я.
– Знаешь, вот уже месяц, как из Америки приехала Лиза с детьми. Она очень хочет видеть тебя. Лиза удивляется, что ты единственный из родственников до сих пор к нам не зашёл.
Я остолбенел, до того я был поражён услышанным известием. Очевидно, выражение моего лица было настолько растерянным, что Соня не выдержала и рассмеялась.
– Ну что превратился в истукана? Приходи! Только заранее предупреждаю, вряд ли вы будете очарованы друг другом.
– Почему очарованы? – не понял я.
– У неё ещё допотопные представления о студентах, а сама она – дама с самыми мелкобуржуазными взглядами. Впрочем, придешь – сам убедишься. А сейчас я тороплюсь, – и, кивнув головой, она пошла вниз по Тверской.
Я посмотрел ей вслед, недоуменно пожав плечами. И всё же я чувствовал себя обрадованным. Решил возможно скорее встретиться с Лизой, узнать, что же она собой представляет.
Был я в то время безработным, зарегистрированным на бирже труда, получал крохотное пособие, имел бесплатную обеденную карточку в столовую для безработных на Трубной площади. Изредка подвизался на поддающихся временных работах, большей частью погрузочно-разгрузочных и земляных. Толстовка и брюки, старенькие штиблеты, поношенная кепка и жиденькое демисезонное пальто составляли весь мой гардероб. Я хорошо понимал, что для дамы, приехавшей из Америки, мой внешний вид покажется весьма непрезентабельным. «Но, в конце концов, Лиза мне двоюродная сестра, так прекрасно запомнившаяся в детстве, и при встрече не мой внешний вид будет иметь главное значение», – решил я.
Спустя некоторое время, чтобы повидаться с Лизой, я зашёл к Соне, живущей тогда на углу Малой Дмитровки и Старопименовского переулка, на шестом этаже. В этом же подъезде, двумя этажами ниже, проживала сейчас и Лиза у своих родителей. Вместе с Соней в комнате жили её младший брат с женой.
Когда я пришёл, все были дома. Кроме хозяев, у них в гостях находилась ещё какая-то молодая чета, мне незнакомая. Все горячо о чём-то спорили, и моё появление этого спора не остудило. Я присел и прислушался. Спорили на политические злободневные темы. Вскоре я убедился, что фактически спора никакого нет, просто каждый из них пытался высказаться в духе наибольшей преданности советской власти. Я не мог отделаться от неприятного впечатления, которое и раньше бывало у меня, когда я их посещал, что всеми этими, с позволения сказать, спорами они рисуются друг перед другом. По моим убеждениям, преданность не нуждается ни в словесном её подтверждении, ни тем более в рисовке.
Улучив минуту, я обратился к Соне:
– Я хотел бы повидать Лизу.
– Сейчас мы это организуем, – откликнулась Соня. – Лиза тоже очень хотела тебя видеть. Сколько лет вы не виделись? Кажется, шестнадцать! Интересно, как вы встретитесь? Мироша, будь добр, спустись к Лизе, скажи, что пришёл Иосиф.
Мирон поднялся и вышел.
– Только я тебя заранее предупреждаю, ты сразу в ней разочаруешься, – продолжала Соня.
– Странно, ты уже второй раз предупреждаешь меня об этом. Мне просто хочется повидать двоюродную сестру, о которой у меня сохранились хорошие воспоминания… Что же, в конце концов, должно меня разочаровать в ней?
– У неё отсталые мелкобуржуазные взгляды, – пренебрежительно повела плечами Соня. – Зачастую и прямо мещанские. Ей многое не нравится у нас в Советском Союзе.
– Но это ещё не признак мещанства, – возразил я.
– А что же это, по-твоему? На пальце у неё обручальное кольцо. В трамвае она возмущается, если сидящий мужчина не уступает ей место, а в магазине не пропустит её вперёд себя к прилавку. Не нравится ей, что наши женщины не придают особого значения своей наружности и одежде, одеваются небрежно, ходят часто в гимнастерках и сапогах. Не нравится Лизе даже, что я живу с мужем незарегистрированной, что у нас мужчины и женщины во всём равны и что мы много разговариваем о политике. Если это не мещанство, так что же, по-твоему, тогда мещанство?
Читать дальше