Иосиф Шрейдер - Лиза

Уложится ли когда в сознании, что я существую, а её нет, совсем её нет, что она осталась только памятью во мне? Прожила она жизнь, забыть которую – значит самому стать живым мертвецом, забыть о себе в самом дорогом и главном.

Никогда не останется она во мне умершей, но неизгладимыми останутся печаль и грусть, что никогда она не почувствует себя для меня.

Впервые мы встретились в 1908 году. Мне было семь лет, ей девять. Мы были двоюродными братом и сестрой по моей матери и её отцу. Встреча произошла в Томске, куда мои родители в поисках более обеспеченной жизни переехали со своими шестью детьми, один другого меньше. Остановились у дяди, семья которого была не менее многочисленной. В этой семье небольшая, очень живая золотоволосая Лиза была по старшинству второй, а девочкой – первой. Обе семьи прожили около двух месяцев вместе, пока мои родители не подыскали подходящую квартиру. Не знаю, как приходилось взрослым от того, что детей образовалась целая дюжина, но дети никаких неудобств не испытывали. Было очень весело, целыми днями играли, веселились, ссорились, мирились.

В детстве я был из тех малышей, мимо которых взрослые не проходят равнодушно. Вечно мне задавали вопросы вроде «чей это такой хороший мальчик», расточали похвалы и оказывали всякого рода внимание.

Чем я был обязан этому – то ли своей внешностью черноволосого с голубыми глазами, то ли выражением лица, то ли свойством характера; но это особенное внимание взрослых к себе запомнилось с раннего детства.

У родителей я был любимчиком, что, как ни странно, не вызывало зависти у моих братьев и сестёр.

Золотоволосая, такой она мне тогда запечатлелась, двоюродная сестрёнка Лиза, несмотря на свой небольшой рост и возраст девять лет, считалась у нас, у детей, чуть ли не взрослой. Она готовилась к поступлению в первый класс гимназии, к ней ходил репетитор студент. Лиза редко принимала участие в наших играх, а если и вступала, то, по свойству своего характера и потому что она уже была без пяти минут гимназисткой, принимала участие в играх с покровительственным видом, как организатор и руководитель. Среди детей она меня выделяла, но тон по отношению ко мне усвоила такой же, как и взрослые. По всякому поводу указывала она мне, какой я красивый и хороший мальчик, по-своему воспитывала меня, указывала, как нужно вести себя. Мне она тоже нравилась больше других детей, была непререкаемым авторитетом, и я всегда радовался, когда она играла со мной.

Наконец мои родители купили квартиру. Квартира оказалась на другом конце города. Дети стали редко встречаться, большей частью тогда, когда наши родители навещали друг друга. Когда с ними приходила Лиза, я бросал свои ребячьи игры на улице и уже не уходил из комнаты, пока там находилась она. Я не сводил с неё глаз и с большим нетерпением ждал, когда она обратит своё внимание на меня. Когда это случалось, я был на седьмом небе и был во власти какого-то особенного, непонятного мне тогда чувства теплой радости.

В Томске наша семья прожила немногим более полутора лет. Томск не входил в черту оседлости, существовавшую для евреев. В городе разрешалось жить лишь тем евреям, предки которых были николаевскими солдатами и кантонистами или отбывали наказание за какие-либо преступления в сибирских местах заключения. Когда выяснилось, что у моего отца таких предков не было, ему как не имеющему право жительства полиция предложила в течение 48 часов покинуть город. Мы уехали в приуральский город Троицк.

Спустя два года мы получили письмо с сообщением, что дядя со старшим сыном и Лизой эмигрировал в Америку. Так детская привязанность прервалась и превратилась в одно из запоминающихся радостных впечатлений детства.

Необычайна своими превратностями жизнь, причудливы узоры человеческих судеб, если эта девочка, жившая в Нью-Йорке, и этот мальчик из заштатного приуральского городка всё же были суждены друг другу, если они были предназначены для того, чтобы стать супругами: она – верным его другом, преданной женой и любовницей, он – её любящим и несколько деспотическим мужем. Только жизнь могла придумать, чтобы у них возникла та любовь, которая сделает глубоко несчастным пережившего другого, сделает обоих благодарными за взаимно посвящённую жизнь.

Насущное уходит вдаль, а давность,

приблизившись, приобретает явность.

Прошло десять лет, а жизнь творила свои предначертания, какие самая изощрённейшая фантазия не могла бы придумать. Казалось, какое могла иметь значение Октябрьская революция в том, что так тесно переплетутся судьбы молодой женщины, только что вышедшей замуж в Нью-Йорке, и юноши, живущего в далеком Зауралье, платонически влюблённого в очередную гимназистку, с детства позабывших друг о друге.