Елена Маючая - Добро пожаловать на тот свет

Меж тем мы вышли на улицу и направились к соседнему зданию. На горизонте виднелись силуэты десятка, а то и более человек.

– Авария крупная или пожар, – прокомментировала Катя, увидев немой вопрос в моих глазах. – Так бывает, когда умирают все сразу, в одну минуту, когда автобус с моста упал или детдом какой сгорел. Остальные по одному ходят, как этот (она кивнула на топающего почти на одном месте Петра Семеновича, я бы не удивилась, если бы его фамилия была, ну скажем, Черепахов) убогий дедуля.

– Его к нам привел инсульт или инфаркт, или рачок какой, поняла? – пояснила она, продолжая держать меня за руку, как маленькую девочку.

– Этот твой (я позволила себе сразу перейти на «ты», Катя была явно младше меня) дедуля имеет трещину в заднем проходе, не знаю, правда, каких размеров, мне это дядька-тетка сказал, ну этот, Михаил, как его… – я забыла отчество.

– Викторович. Дядька-тетка? Ха-ха-ха!!! Нет, он точно дядька. Слушай, а от трещины в заднем проходе вроде не умирают. Но, понимаешь, я не врач, тебе видней.

У меня накопилось много вопросов.

– Меня определили тебе помогать, я думала, что ты врач, а говоришь, что нет…

– Я – медик, в каком-то смысле, ветфельдшер, – был дан первый ответ.

– Здесь все мертвые…

– Э, не все, – прервала она, – ты, например, еще не умерла, ты в коме, может, назад вернешься…

Наступила моя очередь прервать ее:

–Да, я не о том. Я о том, что мертвецов чего лечить, они же мертвые, да и чем им болеть?

Она стала убирать выбившуюся из общей массы волос прядь, лезшую ей в рот с настойчивостью ребенка, выманивающего шоколадку, за ухо, но, видимо, не удовлетворившись этим, стала убирать за уши все свои замечательные космы, словно готовя рот к ответам, а уши к вопросам.

– Да, не болеют они ни чем, так баловство, внимания не хватает, вот и хотят, чтобы давление им померили или, хм, сердце послушали. А как это сделать? У нас, у мертвых, сердце не стучит, и пульса нет. Вот и играюсь с ними. А ты новенькая, тебе обрадуются. Здесь ведь все строго, в какой день умер, в том и останешься, в другой день не попасть, это только немногим разрешено, тем, кто очень старался, заслужил, так сказать. Ну, чтобы тебе понятней было, я попроще постараюсь объяснить, хорошо? – спросила она, сворачивая при этом в сторону и меняя маршрут нашего движения.

Катя потащила меня к зарослям мальв у забора, уверенно провела сквозь розово-зеленую гущу к одинокой лавочке, удачно спрятанной от ненужных взоров, и только здесь выпустила мою руку, уже вспотевшую, из своей пухленькой ладошки. Мы синхронно сели.

– Смотри, – продолжила она, – на конкретном примере объяснять буду. Тебя что, машина сбила?

Я утвердительно кивнула.

– Ну вот, представь себе, что она тебя наглухо сбила (я поежилась), и ты умерла сегодня. Ты проделываешь этот путь точно также и попадаешь все к тому же Михаилу Викторовичу, он оставляет тебя в том же дне вместе с другими почившими в этот же день, и ты коротаешь вечность, допустим, в компании этого треснувшего старикана – Петра Семеновича, или как его там. Передвижения в днях, а тем более в годах исключены, окружать тебя будут люди, умершие в нашей стране, но и то не во всей, а в ближайшем регионе… – после каждой фразы она наклонялась чуть вперед, поворачивала голову и заглядывала мне в глаза, как будто рассматривая степень понимания. Видно, выражение моего лица было не сильно идиотским, поэтому Катя ничего не повторяла по нескольку раз.

– А ты ходишь в разные времена к разным людям?

– Почти. Я хожу к Михаилу Викторовичу, если вызывает, могу выйти на улицу, где мне и встречаются «чужие». Но постоянно живу в пятнадцатом апреля. Нас там сейчас 823 человека, было больше, но двое уже на том свете, то есть заново родились. Они хорошие, а мне это никогда не грозит, да я и не хочу. Здесь совсем неплохо: никаких денег, накормлены, одеты, живем как в раю.

– Ага, значит, рай есть! – вырвалось у меня.

– Бред все это – рай, ад! И все религии с разными богами тоже бред. Я, видишь ли, почти верила и крещеная, а получается зря. Бога-то нет! Правда, здесь это мало кого интересует. Зато есть Главные. Они одни на все времена и для всех людей. И не только людей. Сюда попадают коровы, лошади, птицы, рыбы, просто они в другом месте. Что-нибудь понятно? – спросила она.

– Не все, конечно. Ты говоришь «хорошие». Если есть хорошие, значит, есть и плохие. А если ты нехорошая, я ведь правильно поняла (она кивнула), значит, ты плохая, да? Почему?

– Плохие-хорошие, немного не так. Это мы так думаем. Опять же, как в религии. Все по-другому. Дома, ну там, где ты сейчас будешь находиться, все делиться на две стороны: на левую и правую. По левой живут те, кто под опекой Матвеича, а по правой те, кто под опекой Захара. Я живу по правой стороне, но получила право общаться со всеми: и с «левыми», и с «правыми». Остальные «правые» заперты в одиночестве, они других людей, кроме Главных и меня, а теперь и тебя еще, не видят…