Белый Крот - Я [не] шучу

– Какого чёрта ты здесь делаешь?

– Пожить пустишь? – Максим мимолётно улыбнулся, будто извинялся. – Аренда пополам. За коммуналку каждый платит отдельно, но в общей сложности получается все равно меньше, чем в одиночку.

Стрельцовский почувствовал, как холод с лестничной клетки бьёт по ногам. И мурашки поднимаются вдоль позвоночника к шее.

– Студию я уже видел. И в принципе она меня устраивает. Лифта нет, трубы подтекают, у сожителя, похоже, трудный характер. Здесь двадцать четыре часа в сутки воняет краской. Но мне нравится. – Максим закусил кожаную перчатку и стянул её с руки, спрятал в карман за пазуху. – Может, не будем разговаривать в дверях? Становится холодно, а ты опять босиком.

– Вокруг полным-полно студий, почему именно сюда?

– Не задавай глупых вопросов. Знаешь – почему.

Женя пригласил в дом. Максим зашёл и закрыл за собой дверь. Закрыл на замок. Может так лучше? Максим знает, что чувствует один мужчина, целуя другого мужчину. Он уже дважды вернулся, а это что-то, но значит. Женя искоса глянул на красную спортивную сумку и не скрыл удивления. – Это все твои вещи?

Максим улыбнулся. – Это не вещи. Это инструменты. Я заметил вчера, что у тебя труба в зале подтекает. А я ненавижу ноющие трубы.

Женя потёр затылок. Что ещё в его разваливающейся на части студии Максим успел заметить, пока всю ночь позировал, не имея даже возможности посмотреть в сторону?

– Как ты вообще нашёл номер хозяйки?

– По объявлению, а как ещё? Оно висит прямо на выходе из дома. Я сорвал его, когда уходил от тебя. Утром позвонил ей, она ответила. Вот и всё.

Женя смутно начал понимать: кажется, он рад видеть Максима. Но не стал выдавать себя. Провёл его вглубь студии. И Максим, осмотрелся вокруг впервые как следует, тихо присвистнул. – Ты что? Прибрался?

Женя промолчал. После того, как Максим ушёл этой ночью, его буквально извела жгучая и странная потребность выскоблить дочиста каждый метр в доме. – Нет. Только пыль смахнул.

В образовавшейся тишине хорошо была слышна паскудная капель – это ныла старая ржавая батарея, едва нагревающая воздух в студии. «Кап-кап». Невозможный, просто адский звук. Адский ещё и потому, что Женя только сейчас осознал: он терпел его слишком долго точно так же, как терпел чувство одиночества. Но может быть, теперь всё изменится?

– Слушай, Максим.

– Да?

– Ты кофе пьёшь?

Максим пошарил взглядом по распятому престарелому ноутбуку: кулер забит жёлтой пылью, контакты давно окислились. А причина самой смерти в сгоревшей материнской плате. Это был уже четвёртый ноутбук за утро. Но в тех других случаях спасать, по крайней мере, было что, а здесь – ржавый хлам. Примерно тридцать лет – половина жизни владельца. Максим вздохнул. Старик, принёсший сюда этот экспонат, отдал на починку всю пенсию. В компьютере у него любимый «Сапёр», семейные фото и видео. А ещё: «внучата, с которыми он каждый вечер общается по кругленькой штуковине. Видит их, а они видят его». И все довольны. Максим отсоединил плату, и острый запах гари ударил в нос душным облаком.

– Архипов, – в дверях показалась веснушчатая моська секретаря, – ещё один возьмёшь?

– Сегодня весь город решил сломаться? – Максим качнул головой. – Нет. Мне и с этим мороки хватит.

– А кофе хочешь?

Он задумчиво провёл кончиком языка по нёбу. В последнее время Максим всё чаще предпочитал пить чай вместо кофе. Гораздо лучше той горькой жижи, которая плескалась по утрам в алюминиевой турке на газовой плите в той самой студии, где он прожил около года. И за всё это время ни разу не намекнул сожителю, что кофе варить получается далеко не у каждого. Почему молчал – сам не знал. Просто не хотелось обижать человека. Тем более, когда это ужасное поило разливалось потом на двоих в сонной утренней дымке. Взглядом Максим случайно зацепился за картину на противоположной стене. Он совсем забыл, что она до сих пор ещё здесь. Архипову вспомнился густой воздух той самой студии на набережной Грибоедова: жженый кофе вперемешку с масляными красками. Одежда часто пропитывалась этой смесью, приходилось открывать окна, проветривать. Но тонкий аромат новых подрамников из сосны Максим обожал. Это был запах целого леса, который он собирал с чужих ладоней. И потихоньку забывал теперь, когда с Грибоедова его уже ничего не связывало. Максим откинулся на спинку кресла. Давно пора повесить на стену календарь вместо картины. От одного взгляда на неё уже становится паршиво. И не потому, что Максим знает художника в лицо, а потому что никогда по-настоящему до конца не понимал того, что он делает. Архипов сомкнул веки, кожей ощущая, как в офис через приоткрытое окно пробирается прохладный ноябрьский ветер и заставляет его вспоминать о существование мурашек. Сегодня было морозно. Синоптики обещали снегопад. За стеклом уже уныло подвисали недоношенные облаками снежные хлопья. Совсем как год назад на Грибоедова, когда зима слишком торопилась, и Максим перебрался жить в самую холодную студию на свете. Парень взъерошил волосы на затылке, вернулся к работе. Отправил материнскую плату на самое дно мусорной корзины и уже успел отсоединить кулер, когда его смартфон зазвонил. Номер был неопределённый. Архипов ответил, зажав телефон между ухом и плечом. Голос на другой линии показался смутно знакомым, замученным и старым. Максим напряжённо замер, как только узнал Юрия Юрьевича.