Белый Крот - Я [не] шучу

– Ты давно здесь работаешь? – Максим задал самый очевидный вопрос.

– Как только перебрался в Питер. Но до этого я обошёл как минимум ещё мест десять.

– Я знал, что ты не здешний.

– Почему?

Максим пожал плечами и выпил чуть-чуть. – Просто почувствовал это и всё.

«Почувствовал и всё? Можно ли так – просто почувствовать? Понять интуитивно, что человек родом издалека?». Стрельцовский выпил следом.

– Наверное, у тебя были на то причины – перебраться сюда. А я наоборот – всегда хотел уехать.

Женя почувствовал, как улыбка скользнула у него по губам: захотелось подтрунить над собеседником. – Не нравится?

– Как может не нравиться или нравиться город, в котором родился и вырос? Я привык к нему, привык настолько, что мне душно.

Стрельцовский не дал собеседнику спросить. – Воронеж.

Максим улыбнулся. – И как там, в Воронеже?

– Скучно.

– Скучно и всё?

– И всё, – кивнул Женя, вспоминая с отвращением улочки родного города, пыль и переполненные мусором контейнеры во дворах.

– И почему переехал именно сюда? Родные здесь?

– Нет, – Женя помотал головой и обнаружил, что виски развязывает язык, и мысли становятся такими простыми, лёгкими и естественными, что держать их в себе уже не имеет никакого смысла, – у меня здесь никого. А перебрался только потому, что в этом городе одна из самых известных академий искусств. И я всегда мечтал учиться в Репино.

Максим нахмурился. – Ты не шутил. Правда, рисуешь?

Женя протянул Максиму руку, покрытую мозолями. – Да. А ты думал, что я ещё и грузчиком подрабатываю?

– Был уверен.

В баре растаяли последние клубки дыма, джазисты паковали свои инструменты, последние посетители еще о чём-то болтали. Кто-то из них помахал Жене, и ему пришлось отвлечься на минут пять. Он чувствовал, что нужно принять непростое решение – дать встречи шанс. Обрести счастье или снова обжечься. Когда Стрельцовский вернулся, Максим мимолётно улыбнулся ему, вряд ли замечая сам. Смежил веки, ресницы у него были густые прегустые. Он прокатал по дну стакана виски, но не стал больше пить. – Почему живопись?

Женя подумал, наполнить свой стакан, чтобы уничтожить остатки сомнения. – Скажем так, мне нравятся высокие эстетические чувства. Но любовь слишком часто бывает мимолётна: длится до первых безучастных улыбок, до первых скучных судорог в постели, до одной чашки чая по утрам на столе и вороха пепла в переполненной пепельнице. Любовь выветривается, а потому только живопись способна сохранить её и показать нам вещи такими, какими они были однажды, когда их любили. Живопись даёт человеку шанс ещё раз испытать все эти чувства. И когда я рисую, Максим, – Женя закрыл глаза, вдохнул призрачный запах лака и краски, услышал, как кисть скользит по шершавой поверхности холста, – только тогда я начинаю верить, что есть больше оснований любить человека, чем ненавидеть его.

– Жестокий повод, чтобы заниматься живописью. Тебе так не кажется?

Женя не ответил, провёл взглядом ускользающих музыкантов и снова глянул на парня. Почуял в воздухе острое ощущение чего-то неизбежного. Бар потихоньку пустел, люди редели, и Женя никак не мог отсрочить самый значимый момент. Два часа ночи и Максим сидит напротив. Они болтают о старых картинах: банально о Ван-Гоге, о Шишкине, о Малевиче. Потому что Женя уверен, что Максим не слишком-то разборчив в живописи. Но Ван-Гог ему даже нравится. Они болтают – и время неумолимо течёт. Болтают – последний посетитель надевает куртку. Болтают – пора закрываться. Максим молчал, Женя нарочно смотрел в другую сторону. И когда появились уборщицы, Максим вдруг неловко откашлялся и спросил, предварительно показав самую очаровательную улыбку на свете:

– Слушай, а ты меня нарисуешь? Чтобы было больше оснований полюбить…

Женя посмотрел на него испытующе. Тогда Максим поторопился добавить с вежливой непосредственностью:

– Ну, может, не сейчас. Но со временем? Мы могли бы, знаешь…

Женя облокотился о барную стойку и почувствовал, как Максим перед ним весь напрягся. В славах уже не было необходимости. Стрельцовский смотрел прямо на замершие губы Максима. «Что в нём особенного? Ничего абсолютно. Просто парень, который вернулся в бар через двенадцать дней. Просто парень, который проторчал здесь четыре часа и дождался каких-то тридцати минут, чтобы поговорить. Просто парень, который возможно тоже устал быть случайным. Рискнуть? Только не у него, там всё чужое. Пригласить к себе, а дальше будь что будет». Взгляд Максима так бесцеремонно вильнул в сторону. И только сейчас Женя заметил небольшие тоннели в его ушах, бледную россыпь родимых пятен на шее и тут же, под белым воротничком рубашки, татуировку. И не просто татуировку, а самую глупую, но безмерно милую татуировку, какую только доводилось видеть. Она всколыхнула в Жени детские чувства, потому что из-под воротничка выглядывал мультяшный тигр. Тигр из Винни-Пуха. И этот тигр подмигивал и улыбался точь-в-точь как Максим. «Почему бы и нет?».