Ксения Нихельман - Музыка перемен. Книга вторая

На сцену вышел первый солист, пожал руки первой скрипке, дирижеру, отвесил низкий поклон и поприветствовал зал белоснежной улыбкой. Меня омыла волна раздражения. Первый, он выступит первым! Грянула музыка, и началась «No puede ser». Его разговорный голос заметно отличался от того, что я слышала сейчас. Это был густой, всепоглощающий, заполняющий все пространство голос. Авторитарный взгляд из-под очков, гордо поднятая голова, расправленные плечи, статное тело. Сцена, оркестр, музыка и он. В другом амплуа представить этого мужчину было невозможно. Зал тут же взорвался аплодисментами, некоторые зрители даже встали и продолжили аплодировать стоя. Я же предпочла сидеть и не бить в ладоши.

Прозвучали арии из опер «Кармен», «Севильский цирюльник», «Волшебная флейта», «Тоска». Потом вышли вместе Макс и Пьеро. Вдвоем. Они исполняют «Nessun dorma» из оперы «Турандот» Джакомо Пуччини. Первым начал брат – я почувствовала гордость. Но глядя на Пьеро, во мне закрадывалось подозрение, что он захочет соперничать с братом, начнет перебивать своим голосом, в общем, всячески перетягивать на свою сторону. Я ошиблась. Финал они исполняют вдвоем, сливаясь в унисон. Вокруг все перестает существовать, больше нет ни сцены, ни театра, ни нашего города, только один-единственный голос, принадлежащий двум мужчинам. Это было поразительно!

Артем повернулся ко мне с сияющим лицом:

– Боже, я в музыкальном экстазе!

И я тоже. Зал встает и не отпускает их, крича самые сумасшедшие слова восклицания! Максим впитывал энергию зала, как солнечную энергию, как воздух. Он спокоен и расслаблен, это его стихия, он и есть музыка. Пьеро же, наоборот, возбужден, его глаза горят чертовским огнем, грудь часто вздымается, и я первый раз замечаю, как он по-настоящему улыбается. Пьеро берет за руку брата и обнимает по-дружески. Он поистине украшение сегодняшнего вечера. Мне придется признать поражение, уже в который раз.

Первое отделение труппа закончила арией из «Травиаты» «Libiamo ne’ lieti calici». Все мужчины одеты в бархатные костюмы темно-синего цвета, расшитые серебряными нитями. И только у Макса и Пьеро нить была золотой.

Во втором отделении я настроилась на новые сюрпризы. И они не заставили себя долго ждать. Пьеро исполняет «Per te». Он вышел близко к краю сцены, очень близко, рискуя упасть вниз. Я поерзала в кресле, мне стало неудобно сидеть, закружилась голова. Он смотрел на меня. Его большие темные глаза отчетливо нашли мои глаза среди всех зрителей. Зачем он смотрит? Голос усиливался. «Per te» – «Для тебя». Для тебя, для тебя… если он еще раз это произнесет, то я поверю, что он на самом деле поет для меня, живет для меня, со мной он будет иметь тысячи счастливых дней и ночей. Я снова поерзала в кресле, по спине бежали мурашки. Вмиг в зале стало зябко, руки похолодели. В зале отключили отопление?

Per te…

Концерт закончился. И я решила найти Макса, чтобы задать ему один-единственный вопрос.

– Максим, зал просматривается вами со сцены?

– Не полностью, первые четыре или пять рядов.

– А дальше?

– А дальше? А дальше – темнота.

Мне показалось! Он не видел меня. И слава богу! Охваченная волнением, я совсем не заметила, как налетела на человека. В нос ударил знакомый шоколадный запах. Я подняла на него глаза, и земля поплыла из-под ног.

– Тебе понравилось?

– Так себе.

– «Per te» я посвятил тебе.

– Не слышала, выходила в туалет.

Уголки его губ поползли наверх.

Я дернула ручку двери кабинета Удальцова, но кабинет оказался пуст. Где его черти носят? Скорее всего, у второго заместителя: хвастают друг перед другом. Хвастовство привычное и обыденное занятие этого места. Утро начиналось с выяснения – у кого больше в этом месяце зарплата, выше премия, кому готовить дырочку под очередную медаль ежегодного праздника доблестной прокуратуры. «Я купил новую машину, а ты? Я еду в отпуск в Европу, а ты?» Как маленькие дети в песочнице: «У меня лопатка! А у меня ведерко!» Победителей не жаловали, выскочек, шедших на шаг впереди, проклинали, обещая надрать задницу.

Эти люди отличались от меня. Они жили в другом мире, дышали другим воздухом, ели другую еду и запивали ее другими напитками. Они жили в мире богатства и роскоши, в мире элитных ресторанов и магазинов брендовых марок. Мне было нечем ответить. Я уперто работала бесплатным помощником, и никому из них не приходило в голову, что иногда жизнь вынуждает и к такому. На обед работники уезжали на дорогих автомобилях в рестораны, а мы, мелкие рыбешки, что существовали за плинтусом их воображения, оставались в помещении и употребляли домашнюю еду, приготовленную своими руками.