Анна Христолюбова - Грехи отцов

– Слушаюсь, ваше благородие!

Фон Поленс помолчал, глядя на собеседника.

– В связи с этим я хотел бы обратить ваше внимание вот на что… Через два месяца вам предстоит генеральная экзаменация. Зная ваше изрядное усердство, я не сомневаюсь, что вы наберёте высший балл по всем предметам. Полагаю, вы без труда аттестуетесь не ниже чина подпоручика… – Фон Поленсу почудилось, что скулы лишённого всякого выражения, будто мраморного лица чуть порозовели, а в глубине тёмно-синих глаз мелькнул интерес. – Однако… мне было бы жаль, если бы на вас легло пятно, могущее повредить вашей будущности… Вы понимаете меня, сударь?

– Никак нет, ваше благородие! – глаза молодого человека, и без того настороженные, подёрнулись корочкой льда.

Капитан устало вздохнул.

– Что ж тут непонятного? Ваше поведение весьма похвально, чего нельзя сказать про кадета Чихачова. И мне бы не хотелось, чтобы благодаря ему вы попали в скверную историю.

Юноша вытянулся ещё больше и стал напоминать натянутую тетиву.

– Слушаюсь, ваше благородие!

– Вольно, Ладыженский! Мы с вами не на плацу, – поморщился фон Поленс. – Я лишь предостеречь вас хочу. Нет такого наказания, которое юнкер Чихачов не опробовал бы на своей персоне, но вам не обязательно следовать его примеру. Будьте бдительны и благоразумны. И, надеюсь, вы помните, что о любых нарушениях дисциплины вы обязаны доложить мне или дежурному офицеру?

– Так точно, ваше благородие! Разрешите идти?

Капитан хмуро махнул рукой, почти физически ощущая ледяной панцирь, которым, точно бронёй, покрылся собеседник.

– Ступайте. И не забудьте, что должны вернуться не позднее десяти пополудни.

Краткосрочное хозяйственное увольнение, помянутое капитаном, было прозаическим посещением бани. Мыльня, что досталась кадетскому корпусу от первого хозяина здания, светлейшего князя Меншикова, в прошлом месяце сгорела дотла. Вместе с ней выгорели все расположенные поблизости хозяйственные постройки, включая одну из конюшен. А виновник пожара, вечно пьяный истопник Гаврила, погиб в огне.

Теперь, чтобы помыться, приходилось переправляться с Васильевского острова, где располагался корпус, в Литейную часть возле полковой слободы. Младшие курсы отправлялись в увольнение под надзором дежурного унтер-офицера, старшие – самостоятельно, группами по пять-семь человек.

Предприятие это было весьма авантюрным, поскольку здесь квартировал Преображенский Ея Императорского Величества лейб-гвардии полк. Отношения между гвардейцами и кадетами отчего-то не сложились с самого начала и со временем переросли в настоящую войну.

Впрочем, день четырнадцатого февраля выдался ветреным и хмурым. С неба сыпал не то дождь, не то снег, от Невы тянуло мозглым холодом, и праздношатающихся на улицах обнаружилось немного.

В бане было малолюдно, женщин не оказалось вовсе, чему Алексей искренне порадовался.

Игнатий Чихачов, влияния которого так опасался капитан фон Поленс, тут же устроил весёлую потасовку и фехтование на вениках. С дисциплиной у Игнатия всегда было туго. С самого поступления в Рыцарскую Академию, как романтически именовал своё детище её начальник – фельдмаршал Миних, Игнатий балансировал на грани отчисления. Какой эквилибристический талант позволял ему седьмой год удерживаться на этой меже, Алексей не знал.

Вместо форменного кадетского мундира, зелёного с красными отворотами, Игнатий щеголял обычно в чёрном штрафном кафтане. Впрочем, кафтан этот, в который облачали самых отпетых озорников, призванный играть роль позорного столба, Игнатий носил гордо. И даже похвалялся, уверяя, что почитает его своего рода наградой, сродни ордену, в знак признания заслуг.

Первые годы, пока был мал для серьёзного наказания, половину трапез он проводил за штрафным столом, крытым рогожей, на воде и сухих корках. Став старше, познакомился со всеми без исключения средствами вразумления непослушных отроков: и под арестом сиживал, и под ружьём стоял, и на хлебе с водой пробавлялся, и экзекуции его стороной не обошли. Фухтелями 1 1 Фухтель – плоская сторона клинка. Одновременно так назывались телесные наказания, представлявшие удар по спине плашмя обнажённым клинком шпаги. бит бывал не однажды. А уж в домовые отпуска для встречи с семьёй не ходил, кажется, ни разу.

Невзгоды эти, впрочем, Игнатия не огорчали – скорее, закаляли и склоняли к философскому взгляду на жизнь. И рапорты полковых надзирателей по-прежнему пестрели жалобами на его «бесчиния и непотребства». Его бы давно списали в солдаты, если бы не живой и пытливый ум, каковым мало кто из кадетов мог похвастаться. В науках Игнатий был первым в академии.