Я старался растить их дальше со всей возможной заботой и любовью, на которую был способен сам, едва осознав, что такое взрослая жизнь. И холодной, бывало, порой, и голодной, и страшной, но мы держались друг за друга, вытирали сопливые носы, заливали желудки теплой водой вместо нормальной еды и старались смотреть в будущее оптимистичнее. И вот куда нас привел этот оптимизм: в парк под скамейку, где и решил проблеваться всем, что в себя влил накануне, мой дорогой братец.
Артура я обнаружил стоящим на четвереньках у первой же лавочки в центральном парке, до которого от нашего небольшого райончика было подать рукой, а вернее, перейти через дорогу. Докуривая сигарету, я молча наблюдал за действиями брата и краем глаза заметил приближение все того же шатающегося из стороны в сторону Васьки.
– Я же говорил, – привалился он к дереву, настолько запыхавшийся, словно пробежал за мной марафон.
Непонятно, чего ему не спалось в состоянии опьянения в такую-то рань, но этого борова я на себе точно тащить бы не стал. Кажется, Артура настолько штормило, что он даже на четвереньках качался из стороны в сторону, как на морских волнах. Не удивительно, спазмы продолжались с заметной регулярностью, и выхода у меня оставалось два: сдать брата в трезвяк или тащить на себе, рискуя испачкаться.
– Дима? – поднял на меня глаза Артур, привалившись к спинке скамейки с такой вселенской усталостью, словно прожил на этой земле не восемнадцать лет, а все восемьдесят. – Мне так плохо.
– Заливать в себя нужно было меньше, – сплюнул я и отбросил окурок щелчком.
– Так повод же.
– Почему я никогда так не нажираюсь? Даже по поводу!
– Потому что ты дрищ.
Ну конечно. Я дрищ. Худой, мелкий, бледный, с виду младше своего красивого жилистого братца. Только жаль, что мозги нам, как и внешность, тоже достались одни на двоих. У меня не было возможности кутить, проматывать отсутствующие деньги и напиваться до беспамятства, потому что Варька с Артуркой придут ко мне наутро и попросят покушать. Как было бы замечательно показать им хоть раз шиш!
– Вставай, – взял его под руку и попытался поднять. – Васька прав: увидят, примут.
– Я – Василий… – уставший повторять одно и то же сосед откликнулся из-за дерева.
Кое-как водрузив и уравновесив на себе непутевого братца, с трудом повел его домой, при этом его шатания сильно отражались и на мне из-за разницы в весовой категории. Но благо, нас никто по пути не заметил. А может, и заметил, но не стал руки марать. Сколько таких пьяных беспризорников бродит в это дивное утро по городу, даже представить сложно; двумя больше, двумя меньше – обезьянник от этого точно беднее не станет, а то и выдохнет.
Кое-как доставив Артура домой и уложив в его комнате на разложенный диван прямо в одежде, я поплелся на кухню и поставил чайник. Во дворе вовсю пели птицы, солнце поднималось все выше по небу, зеленая листва тополя тихо шуршала у окна и дарила прекрасную тень. Достав очередную сигарету из мятой пачки, снова закурил вместо завтрака, потому что есть совершенно не хотелось. Спать тоже было некогда – старенький будильник на холодильнике показывал шесть утра. Впереди меня ждал только чай, прохладный душ и дорога на работу, в родную шиномонтажку, где мне были больше рады, чем в собственном доме.
Хозяин гаража рядом с авторынком взял меня не сразу, думая, что я очередной разгильдяй, не умеющий работать. Долгими летними вечерами, когда я еще толком не знал, чем именно мне придется тут заниматься, дядя Лёня проводил длинные лекции на тему обучения в престижных университетах, степенях и мозгах. Ставил мне в пример свою красавицу дочку, которую заставил окончить все одиннадцать классов в школе и отправил учиться в государственный университет.
Я не рассказывал ему первое время о своем положении, родителях и оставленных на попечение младших брате и сестре, потому что давить на жалость мне никогда не нравилось, но через полгода нравоучений наступил предел терпению, и я высказал в жестких тонах, что моя жизнь и выбор исключительно личное дело из-за сложившихся обстоятельств. Безусловно, никто не мечтает быть круглогодично по локоть в масле, страдать от головокружения из-за клея и прочих токсичных веществ, быть для приезжающих на ТО людей пустым местом.
Но о таком отце, как дядя Лёня, остается только мечтать, ибо настолько заботиться о единственной дочери способен не каждый мужчина. И было ради чего. Изящная длинноногая Юля с шикарными до пояса волосами цвета пшеницы училась в педагогическом и носила круглые очки в тонкой оправе. Она была нашим частым гостем. Почти своей среди потных мужиков в рабочих костюмах, запачканных солидолом и загоревших под палящим летним солнцем. Приставать к ней, заигрывать и уж тем более соблазнять такую прелестницу никто даже не думал, потому что воспринимали исключительно как дочь.
Читать дальше