Артур Грабовски - После нас хоть потоп

Глянув на часы, он прикинул расстояние и начал собираться. Артур никуда не денется, а у Юлия еще оставались незаконченные дела в Берлине.

***

До нужного района Юлий добирался на метро. У него сохранилась Питерская привычка пользоваться чаще этим видом транспорта и не доверять наземному, которого он не знал. Несмотря на это, он умудрился пару раз запутаться в незнакомых ему ветках и станциях. Проклиная плохо продуманную систему, усталый, взмокший и раздраженный, он вылез в трех улицах от нужного места. Снова зарядил противный дождь, было темно, фонари горели как-то мутно. В груди тоже было тяжело и муторно. Хотелось выпить.

«Хотя бы не мороз», – буркнул про себя Юлий, натягивая капюшон поглубже.

Он шёл, глядя себе под ноги, стараясь не снижать заданного быстрого темпа и не думать лишний раз о том, что он делает и зачем. Как раньше – поддаваться порыву, который иначе тебя выжжет изнутри, если не дать ему выход.

Бар не то чтобы приветливо сиял огнями. Точнее, мрачно смотрел полутемными окнами, как бы спрашивая: «тебе точно нужно сюда»?

У дверей толпились крикливые вчерашние подростки, в облаках дыма от вейпов и айкосов. Юлий невольно подумал о том, что в Польше все еще оставались залы для курящих. Артур часто приводил это как пример лучшей жизни. Сейчас казалось, что лучшая жизнь находится где угодно, но точно не здесь.

Юлий с трудом толкнул тяжелую дверь бара и вошел.

Народу здесь хватало. Юлий щурился с непривычки, пытаясь разобраться в том, куда ему надо. Казалось, незанятых столиков к этому часу не оставалось, и за каждым, даже самом маленьким, сидело не меньше трех человек: немцы любили выпить. Запоздало пришла мысль о том, что Дима мог его разыграть и не прийти, или что он будет здесь не один. Но нет: тот обнаружился недалеко от барной стойки с полупустым бокалом темного и свободным стулом рядом.

Юлий довольно усмехнулся: кое-что не изменилось – Дима ждал и надеялся, что он придет.

– В России это называется алкоголизмом, – Юлий поставил свой стакан на столик и пододвинул к себе стул, – пить после рабочего дня. А в Европе – доброй традицией.

– Опаздываешь, – Дима пожал плечами, – я уже думал уходить.

«Врешь», – не сомневался Юлий.

Несколько минут они молча пили, буравя друг друга сердитыми взглядами. Вторую встречу за день уже нельзя было назвать случайной или ошибочной. Обоим было некомфортно, но оба сейчас оказались здесь по своей воле. От пристального взгляда напротив сердце билось быстрее. Становилось жарко, неуютно, молчание давило.

– Расскажешь, как так вышло? – первым не удержался Юлий, неопределенно махнув рукой, подразумевая при этом сразу все.

– Какая разница, – Дима привычно отмахнулся. – Была возможность – уехал.

– И все-таки стал художником.

Юлий произнес это не без гордости. Он все еще помнил, как ему хотелось такой жизни для Димы. Он видел его талант еще тогда, когда в Диму – слесаря из общаги – не верил никто. Впрочем, потом он и сам перестал в него верить.

– Стал тем, кто уродует людей. Это по мне, – в своей типичной манере отозвался тот, скалясь поверх края стакана. – А ты что – муркель? Стал серьезным человеком? Защитил пару докторских?

Юлий напротив тут же спрятал в стакане свой нос. Дима обладал поразительным качеством принижать любые его достижения или таланты, впрочем, превозносить его он тоже умел мастерски.

– Чтобы получить доктора, надо долго преподавать, выступать на конференциях, публиковаться, – проговорил Юлий, – это не по мне. У меня несколько магистратур и… Что?

Дима добродушно смеялся.

– Ботаник, как и был, – проговорил он с улыбкой. – Двигаешь науку?

Юлий неопределенно повел плечами. Похвастаться здесь ему было нечем. Когда-то подающий большие надежды у преподавателей и родителей, он в общем-то скорее их не оправдал. Не знающая покоя натура Юлия гнала его из одной области в другую, увлекала разными организациями и идеями. Научные статьи и конференции сменялись работой в рискованных проектах. Он успел побывать журналистом, лаборантом, организатором мероприятий, вел передачу о современной музыке на одном независимом радио (кстати говоря, в Германии), занимался рекламой, продвижением, социальной деятельностью и всем, за что с регулярностью цеплялся его острый ум. Его мотало из стороны в сторону, как и раньше. Ни о какой серьезной карьере в конкретной области говорить не приходилось.

Таким образом он, разменяв третий десяток лет, все еще находился в каком-то поиске своего пути – если смотреть на его историю со стороны. На деле же сам Юлий давно понял, что это и есть его путь – смена ориентиров и поиск нового. Он не был счастлив, потому что не умел быть счастливым. Все, что он умел – быть свободным и двигаться.