Георгий Мо - Эровый роман. Книга первая

– Эровый? Я не знаю такое слово! Но звучит красиво.

– И даже, кажется, что оно связано с сексом. Не правда ли?

– Как тонко. Только чтобы читать подобным образом это слово, нужно первую букву сделать немой.

– Да-да. Буквально проглотив. Надо запомнить. Мне нравится это слово. Определенно!

Доктор всегда улыбался с присущей врачебной тактичностью и, кажется, симпатизированно мне. Его взгляд был чаще всего добрый и умиротворенный. Однако, иногда я замечал его недовольство, но прямо выразить его он не смел. Это делали за него очки, сильно бликуя стеклами. У меня складывалось ощущение, что врачу очень удобно прятаться за ними. Они были своего рода щитом, через который никакой негатив не проникал в него. Именно поэтому я приходил сюда каждый раз, когда мне хотелось поговорить. Я хотел заразиться оптимизмом и перенять гармонию, в которой находился врач по мозгам, чем бы и кем бы не грузил его рабочий день.

Доктор был совершенно не восприимчив к критике, и любой спор не мог его вывести из себя. Он с необычайным спокойствием выслушивал аргументы, а потом с врачебной корректностью бил наповал диагнозом. Пусть даже временным. Таким, как кризис среднего возраста, потеря вкуса к жизни, пресыщение благами, подавленное настроение и полное бестолковое уныние от незнания как существовать дальше. Он не перегибал палку и всегда четко видел границы дозволенного в долгих разговорах, порой совершенно ни о чем. Он не перенимал чужие проблемы, не заражался даже частично чужой никчемностью. Все беседы в его кабинете были как пьяные откровения, которые принято забывать после попойки. И даже колкости в свой адрес он переносил без ропота, полностью владея собой. Он словно заключал дружественный союз каждый раз перед началом беседы, искренне веря, что это взаимно.

– Если бы мне только хватало времени… – продолжил я. – Быть может, изложил бы на бумаге хоть немного своих мыслей. Возможно, написал бы роман.

– Роман? О чем?

– Например, о детстве.

– Вы упорно не соглашаетесь рассказывать о детстве одному человеку, но готовы бы были изложить его для многомиллионной аудитории?

– Нелогично, не правда ли?

– Есть такое.

– Это все фантазии. Какая книга? Что я там напишу? О бабуле? Или о нашем с ней одиночестве под цветение сирени? Хы… Не уверен, что кому-то будет интересно данное чтиво. Хотя, я знаю, что не так важно содержание, как то, как это преподнести.

Доктор вновь уставился на меня пристально. Было ощущение, что он взглядом требует моих новых умозаключений или каких-то мыслей. А я все сидел в раздумьях: стоит ли мне начинать рассказ о себе, углубляя разум в воспоминания детства. Но, в конце концов, я ничего не терял. Любая память о бабуле была нектаром для всего моего существа.

– Пожалуй. Пожалуй, я начну рассказ. Только скажите мне… какой возраст считается детством?

– Ну, если говорить правовым языком, то вплоть до четырнадцати лет. После этого возраста человек уже перед законом отвечает за свои поступки. Его можно считать взрослым. Если по семейному кодексу, то после шестнадцати лет. А по Конституции – после восемнадцати. Лично мое мнение, детство – это до наступления половых отношений.

– Интересно Вы подвели. Наверное, я с Вами не соглашусь, потому что я повзрослел только лет в шестнадцать, когда четко понимал мотивы своих поступков. Позже, чем впервые познал женщину.

– Ну вот и расскажите, – все более настойчиво подводил меня к откровению доктор.

Я оттягивал начало рассказа лишь для того, чтобы погрузиться в уже давно забытые стены детства, где ветки деревьев в нашем саду царапали по окнам, как пилой по телу. Но в удобном кресле в кабинете врача этот треск казался наполненным романтизмом. Словно дерево из воспоминаний просилось на приватный разговор.

Мягкое выражение лица психиатра отличалось от всех людей в той тусовке, к которой я привык и варился вот уже лет десять. Такому открытому и достаточно добродушному человеку можно было поведать, наверное, все свои секреты. Тем более мне очень понравились его новые очки.

– Хорошо. Я вам расскажу свое детство! Только хотелось бы кофе.

Врач набрал секретаря и попросил принести два кофе. Я же, утопившись еще глубже в плюшевое кресло, мельком глазами пробежался по кабинету. Комната достаточно большая, почти пустая. Очень умиротворяющая, без резких деталей. В ней нет кричащих цветов: а-ля красные подушки и золотые вазы. Все кремосдержанное, мягкое, спокойное, нирванное. Даже тюль был не адски белого, а спокойного, молочного цвета, и он развивался от открытого окна очень плавно, как волны, лениво надвигающиеся на берег. В таком кабинете не будешь испытывать трудности с коммуникацией и, наверняка, расслабишься перед очередным откровением доктору, который, как и всегда, сделает неутешительные выводы о твоей персоне и выдуманных тобою же диагнозах самому себе. Вновь пропишет кучу сеансов наперед, обеспечив себе этим зарплату.