Виктория Мальцева - Вечность после…

— У тебя всё успешно не только в профессиональном плане, но и в личном. Прогресс, так сказать, налицо! — язвлю.

Но Дамиен словно не замечает:

— Я стараюсь смотреть на жизнь трезво… — осекается.

Меня словно током бьёт от этих слов. Он всё обо мне знает. Всё! Спасибо мамочке.

— Прости, я не это имел в виду! — вскакивает из-за стола.

Он не хочет меня обижать, явно не за этим пришёл.

— Я хочу забрать тебя отсюда прямо сейчас, — сообщает, немного успокоившись.

— Не могу, у меня смена.

— А я договорюсь с твоим начальством!

И в этот момент его рука касается моей руки… Господи, я только теперь вспоминаю, что этот парень, вернее, уже мужчина — мой родной брат.

Я разбогател, прославился. Успех избаловал меня, даже развратил, превратив в холёного сноба. Неудачи позволяют сохранять в душе баланс, освобождая место для человечности, но я успешен во всём, к чему не прикоснусь. Будто продал душу дьяволу, словно отказался от неё, променяв на все блага мира. И я даже знаю, когда это произошло: в тот самый день, когда я вычеркнул из жизни девушку по имени Ева.

Я старался проживать каждый свой день так, будто её никогда и не было, женился, путешествовал по тем же местам с женой, занимался с ней любовью в тех же местах, что и с Евой, даже в тех же самых отелях селился. Я сделал всё, что смог придумать, выбросил все до единой вещи, которые о ней напоминали, даже вывел татуировку. Но договориться с собой так и не смог.

Тянет. Тянет прикоснуться, дотронуться пальцами, ладонями ощутить тепло. Тянет подойти, склониться, зарыться носом в её волосах или прижаться губами к коже на изгибе шеи и вдохнуть полной грудью. Я не пробовал кокс, но видел, как это делают другие. Мне не нужен наркотик, чтобы знать, как он действует — у меня есть мой Опиум. Был Опиум.

Господи, как же тяжело…

Её запах… тот самый, который я так старательно пытался забыть, заполняет сейчас мои ноздри и давит на мозг первобытным желанием. Я помню вкус её губ и не только их. Помню, как часто и ускоренно, как у забегавшегося ребёнка, билось её сердце после очередного оргазма. Каждый раз в постели с ней я старался, стремился превзойти самого себя, настолько мне было важно ей нравиться. Наверное, хотелось удержать и не отпускать до самой своей смерти, которая, я был уверен, случится первой. Да, был уверен, потому что представлять свой мир без неё, было страшно. До ужаса, до умопомрачения боязно. И из этого страха родилось стремление на грани потребности её защищать, чтобы сберечь для себя.

И вот уже больше шести лет прошло с той ядерной в моей жизни ночи. Шесть лет без неё.

Волосы спутались и прилипли к потрескавшимся губам. У неё одна из крайних стадий истощения, и я в ужасе от того, что мать ни слова мне не сказала. Её, чёрт возьми, мать! Не моя! Не меня она растила, не меня учила ходить, есть, говорить, читать, петь и танцевать. Она была настоящей матерью только для Евы, хоть и появилась в моей судьбе задолго до той злополучной ночи. И тем сложнее мне понять её сегодняшнее равнодушие к собственной дочери. Иногда мне даже кажется, что Энни лучше относится к Мелании, чем к Еве. Как будто даже любит её больше. Они проводят вместе время, соприкоснувшись в тысяче общих точек, а вот когда мать и родная дочь в последний раз говорили по телефону — вопрос, на который не будет ответа.

И я даже не могу найти объяснения, почему соврал Еве: о её проблемах рассказал мне отец, он же подсказал, как найти и как поговорить самым правильным способом.

Мне удаётся украсть её прямо посередине рабочего дня, сунув пять сотен администратору, чтобы избежать шума и ругани — не хочу, чтобы мои действия травмировали её. Мы едем в Западный Ванкувер наслаждаться весной, набережной, солнечным днём и скупостью часов, отведённых на эту встречу: вечером у меня рейс в Европу, к жене.

Ева молчалива, больше говорю я, а она только улыбается, выслушивая мои истории. Я вижу в её глазах восхищение и… боль.

Очень хочется вытравить её оттуда, вымести, выжечь, устранить, но как это сделать, я не знаю. И, боюсь, невозможно.

Беру Еву за руку, потому что с самого начала встречи боролся с желанием прикоснуться. Хотя бы раз, хотя бы вот так — подержать её ладонь в своей. Но этот скромный жест даёт мне гораздо больше: Ева внезапно перестаёт сдерживать себя и обнимает: обхватив обеими руками мою спину, уткнувшись лицом в шею, прижавшись к груди.