Виктория Мальцева - 15 минут

Я замахиваюсь и… и моя рука, вобрав почти всю силу ненависти, обиды и горечи, непомерным грузом осевшей в груди, где-то под рёбрами в районе сердца и лёгких, опускается на капот урода, по имени Spyder. Porsche 918 Spyder обошёлся моему супругу в два миллиона долларов. Число в названии модели означает ограниченный выпуск в количестве 918 штук, одна из которых, единственная в Ване, принадлежит ему — подходящий конь для поймавшего за хвост удачу всадника.

Вмятина на глянцевой поверхности металла приносит временное удовлетворение и облегчение. Можно даже сказать мимолётное — эффект всего мероприятия рассеивается, как только мои глаза наталкиваются на фигуру мужа, стоящего рядом и сжимающего пальцами свои виски́. Он просто стоит. Стоит вот так, спрятавшись за собственной ладонью, оперевшись рукой на капот, и молчит.

В его молчании — снисхождение. Мне больно. Мне так больно, что слёзы мгновенно покрывают зрачки плёнкой, мешающей видеть. Я моргаю, в попытках возвратить чёткость изображения, и чувствую, как горячие ручьи стекают по щекам.

— Вик…

Это его голос. Его голос и его же предательские, лживые, дешёвые глаза. Он, этот человек — это всё, что у меня было. Всё, что мне осталось от жизни, заставило когда-то в ней задержаться.

Не могу его видеть, невыносимо, истошно, до одури сильно хочу скрыться, сбежать так далеко, как только возможно и там потеряться. Желательно навсегда.

Спонтанные желания обычно имеют свои последствия, но не на этот раз — каблук Ботеги застрял в фигурной решётке водостока. Комичность моей дёргающейся ноги, безуспешно пытающейся вырваться из металлического плена, заставляет меня рыдать с чувством, всхлипывая и даже, кажется, издавая позорные жалобные звуки.

— Вик, я помогу… — бросается ко мне муж и тут же получает мой кулак в свой живот.

— Не приближайся! Не смей! — ору. — Не прикасайся! Даже пальцем меня не тронь! НИКОГДА! Понял? Никогда… и даже не думай обо мне! Лживая сволочь!

Его веки сжимаются в страдальческом порыве, и если бы мои глаза не были настолько ненавидящими, а это всё равно что «не видящими», то я бы, может быть, и заметила серый оттенок его лица, побелевшие костяшки сжатых в кулаки рук, вдавленные друг в друга губы.

Каблук Ботеги остался в решётке.

— Не понимаю, за что мы платим ТАКИЕ деньги? — прихрамывая, задаю риторический вопрос ошалевшей подруге, все ещё и уже довольно давно прижимающей ко рту ладонь.

Меня трясёт, я силюсь успокоиться, но одна только фраза Адити приводит меня в норму:

— Ты сумасшедшая! — её рука обессиленно падает на бедро, и я вижу в этом неосознанном жесте символичность: это я, моя жизнь, весь смысл моего существования.

— Ну, выкладывай, что стряслось?

Адити, одна из самых продуманных и организованных женщин, какие мне встречались в жизни, забронировала для нас столик у окна. Я поражаюсь её выдержке, позволившей нам обеим выбрать и заказать блюда, дождаться вина и даже сделать пару глотков.

Вынимаю из сумки телефон, открываю сообщение, вручаю подруге. Она читает, и я не вижу на её лице ни капли удивления.

— И что? Такую фигню любой может написать! А если это клевета?

— Я всё видела сама. Полчаса назад. Это Дженна.

Теперь, кажется, она немножко удивлена.

— Ну… что я могу сказать, подруга… сочувствую! — наконец, находится.

Спустя глоток воды, за ним вина, снова вина, и снова воды добавляет:

— Искренне!

Почему мне нет дела до её дешёвого сочувствия?

— … ты красивая, умная, не принимай на свой счёт! Все мужики… ну уж точно бо́льшая часть из них — подлые дешёвые твари, продающие доверие за пару минут удовольствия для своего долбаного дружка. Они его канонизируют ещё в детстве, а затем всю жизнь боготворят, ты заметила? Особо чувствительные экземпляры даже дают ему собственное имя! Он слишком важен для них, чтобы разумность имела хоть какой-нибудь шанс на победу. Ты понимаешь, дорогая? Я знаю, что тебе сейчас…

Её трескотня утомляет. Всегда так было, но каким-то чудом мы всё ещё вместе.

— Что у вас сексом? — лепит в лоб.

— Есть. Огня нет.

— Значит, с ней он просто развлекается.

— Странно… развлекается. После меня к ней? Или ко мне после неё?

— Ты знаешь, такое бывает. У мужчин ближе к тридцати, а чаще сразу за этим рубежом начинаются попытки доказать самому себе, какой он ещё жеребец. Это не старость маячит на горизонте, сверкая залысинами и сединой, которую чем больше рвёшь, тем больше она прёт, нет — это просто возрастные изменения, а парень в штанах ещё может вкалывать за двоих.