Алана Инош - Пташка

— Я однолюб, детка, — сказала она. — Никто не сможет затмить в моём сердце твою маму. Но у меня есть ты — моя радость, моя гордость и счастье. Мне этого довольно.

Потрескивал огонь в камине, в сумерках таял тёплый аромат выпечки с корицей. Это был прекрасный вечер.

— А у тебя кто-нибудь есть? — В глубине глаз Зиры мерцали ласковые искорки, которые что-то знали, догадывались, и скрывать от них что-либо было бесполезно.

Зейна открыла рот, но осеклась. На её устах застыло имя, но она отчего-то смущалась его назвать.

— У меня слишком много работы, на личную жизнь времени уже нет, — пробормотала она.

— Ну-ну, — насмешливо-ласково прищурилась Зира.

Это было так многозначительно и веско, что Зейна, придавленная этой добродушной прозорливостью, не решилась отпираться. Но и всё как есть сказать пока тоже не могла, её уста будто кто-то пальцем прижал.

Камин догорал, чай кончился, немного печенья ещё лежало в вазочке. Ласковый вечер перетекал в ночь, вздыхая кроной старого клёна, под которым Тилль когда-то выращивала тыквы.

— Не хотите ещё чаю? — предложила Зейна. — Ещё осталось печенье, а вдобавок у меня есть тыквенно-апельсиновый джем. По маминому рецепту.

— Ну, если по маминому, то давай, — глазами улыбнулась Зира.

Джем, жизнерадостно-яркий, поблёскивал в розетках, а Зейна разливала свежий чай, когда вдали вдруг что-то глухо и мощно бухнуло — даже земля дрогнула и зазвенела посуда. По поверхности чая пробежали колебания. Чувствуя холодок по коже, Зейна вскинула взгляд на Зиру.

— Что это? Какие-то учения?

Та поднялась с места, по-военному собранная. Её рука тяжело и серьёзно опустилась на плечо художницы.

— Боюсь, что нет, детка. Это война.

Джем и нетронутый чай так и остались на столике. Грохот становился всё явственнее, а вскоре с неба слышался гул моторов.

— В убежище, немедленно! — резко, с командным металлом в голосе, приказала Зира.

— Но я... мои крылья... Я могу... — забормотала Зейна, похолодев, а у самой в голове вертелось: Тина, эскадрилья. Ребята. Их сейчас поднимут в воздух, и будет бой. Кого-то собьют. Если уже не...

— Это приказ! — рявкнула Зира с лютым льдом в глазах.

Зейна съёжилась, у неё всё разом отнялось — и воля, и язык.

В убежище никто ничего точно не знал, но все делились соображениями насчёт происходящего. Многие попали сюда прямо из домашней обстановки: кто в тапочках и с газетой, кто в пижаме. У одной дамы было полотенце на голове и питательная маска на лице.

— Это что же творится, люди добрые? Без объявления войны...

— Да ладно вам, всё к этому шло. Газет, что ли, не читаете? Уже несколько стран пали, мы были просто на очереди.

Зейне оставалось только метаться из угла в угол в неизвестности. Её душа болела за две дорогих ей жизни — Зиры и Тины... Одно ей было ясно: отсиживаться преступно, когда у неё есть крылья. И они могут приносить пользу.

Бомбардировка закончилась, люди вышли к руинам. На улицах царила неразбериха. Зейна кинулась домой: дом цел, а вот на месте соседнего остались одни опалённые обломки. Картинная галерея, в которой ещё неделю должны были выставляться её картины, полыхала. Одна стена здания обрушилась, из окон рвалось пламя. Помертвевшая, окаменевшая, без слёз и голоса, стояла Зейна и смотрела, как гибнет в огне всё, что она написала благодаря «небесному» вдохновению.

«Любовь»! Мамина последняя картина! Про себя твердя: «Нет, нет, только не это», — Зейна кинулась туда. Прямёхонько в павильон, выстроенный вокруг стены с картиной, попала бомба... «Любовь» погибла. Зейна опустилась на какую-то глыбу — кусок стены — и молча сидела с мёртвым, пустым лицом, остекленевшим взглядом, застывшим сердцем. Проклятый враг не картины уничтожил — он душу её выжег.

Чай и джем так и стояли, окружённые пылью и кусочками штукатурки с потолка. «Двое» — парный портрет Зиры и Тилль — целёхонький. Зира так и не забрала подарок, не успела. Не до того было. Служебный долг унёс её из их последнего мирного вечера со стихами и огнём камина, с воспоминаниями о Тилль — в страшную неизвестность, в пасть чёрного чудовища войны.

Кулаки Зейны сжались, костяшки побелели. Выжженная душа требовала воздаяния врагу за всё погубленное. Она решила: крылья вдохновения станут крыльями войны.

Но — как водится, легче сказать, чем сделать. Зейна попыталась найти занятую командованием воздушными войсками Зиру, но кругом царил хаос и паника, на дорогах — заторы. Люди бежали из города. А когда Зейна добралась до лётной базы, тоже пострадавшей под бомбами, её встретило новое препятствие. Её здесь знали и любили, и она любила ребят; она надеялась, что её поймут, пойдут навстречу, но — увы... Её попытались завернуть назад уже на контрольно-пропускном пункте: