Алана Инош - Пташка

— Родная... Держись. Давай-ка присядем.

Подхватив зашатавшуюся Зейну, она перенесла её на диван.

— Пустяки, пустяки, сейчас пройдёт, — бормотала та, бледная, охваченная тягостным туманом дурноты.

Она ласково цеплялась за руки Зиры, слабо пытаясь удержать их рядом, но та с суровым и горьким блеском в глазах выпрямилась и отступила.

— Пташка моя... Мне лучше и от тебя держаться подальше. Кажется, у тебя началось то же самое, что и у твоей мамы. Моя природа неискоренима. Я гублю всех, кого люблю.

— Нет, нет! — стараясь ободриться и победить дурноту и затормаживающий холод, простонала Зейна. — Нет, только не это! Это никак не может быть связано с вами, ведь до сих пор всё было хорошо!

— У тебя нет никаких иных болезней, ты здорова, — возразила Зира. И невесело подытожила: — Значит, это оно. Прости, детка. Нам лучше видеться как можно реже. Ты знаешь, как я люблю тебя... И не могу позволить, чтобы ты теряла силы, нужные тебе для работы, по моей вине.

— Никакой вашей вины тут нет... — Превозмогая слабость, Зейна всё-таки встала и протянула руки к Зире, чтобы обнять её.

Та отступила назад.

— Нет, милая... Не стоит. Тебе уже хватит на сегодня. Прости, я засиделась, мне пора на службу.

— Разве у вас сегодня не выходной? — Огорчённая до слёз, Зейна сделала ещё шаг, но её руки поймали лишь пустоту.

— Дела есть всегда, — проговорила Зира. — Я пойду, детка. А ты восстанавливай силы.

Отступая, она послала Зейне лишь воздушный поцелуй, горьковато-нежно и печально улыбнувшись.

— Люблю тебя, родная... Не надо, не провожай, дорогу к выходу сама знаю.

Самочувствие восстановилось к вечеру, но вдохновение к работе пропало, на сердце висела тяжесть. Зейна долго сидела перед картиной, но не могла сделать ни мазка. И всё-таки она упрямо верила, что изобразила верный взгляд мамы. Тот, какой сама видела.

В душе засело холодящее, мрачное чувство, что Зира была права. Зейна отличалась прекрасным здоровьем, к недомоганиям не была склонна, и эта внезапная слабость прогремела, как гром среди ясного неба — грозный знак.

Зейна так стиснула кисть в руке, что та сломалась. Зубы скрежетали.

— Нет, нельзя с этим мириться. И я не буду мириться. Я найду решение.

Она стояла перед картиной «Любовь». Это произведение было признано шедевром мирового искусства, и вокруг него построили павильон для предохранения от разрушения. Имя Тилль то и дело появлялось в самых солидных исследованиях, о ней писали статьи и монографии, за её работами охотились коллекционеры и готовы были отдать за них бешеные деньги. Вот так, после смерти, к Тилль пришла слава и всеобщее признание.

Свой творческий путь Зейна начала безвестным молодым художником, а сейчас на неё падали лучи славы Тилль. На неё были обращены взгляды, от неё ждали чего-то необычайного. Каждую её работу изучали с увеличительным стеклом, пытаясь установить меру её дара и таланта до последней крупицы. Да, приходилось ей порой нелегко. Но она искала свой собственный путь.

— Мама, подскажи, что мне делать, — шевелились её губы перед ликом осеннего чертога ласкового, сияющего покоя. — Я не могу жить в разлуке с Зирой. Ей не хватало твоей любви, и я должна давать ей любовь вдвойне.

Осенний храм светлого покоя мудро улыбался. Зейна чувствовала его тепло сердцем, душой. Она верила, что душа матери жила если не в самой этой картине, то где-то за ней, в мире, где вечно царит тёплое и золотое бабье лето, шуршат листья, заваривается душистый чай и горят свечи в тыквах.

— Мам... Помоги мне. — По щеке Зейны скатилась слеза, и она поймала её пальцами, смахнула. — Я должна с этим справиться, победить. Слишком много поставлено на карту. Зира... Её сердце так нуждается в любви! Она слишком долго жила в вечной её недостаче, изголодалась по ней. Я не могу допустить, чтобы нас с ней что-то разделило...

Придя домой, она посмотрела на незаконченную картину.

— Прости, я вернусь к тебе позже, — сказала она ей, как живому существу. — Мне нужно заняться кое-чем очень важным.

Она стояла перед новым, чистым холстом, пытаясь рассмотреть в нём очертания чего-то, что должно было помочь. Стать спасением. Кисть порхала в воздухе, но ещё пока ничего не писала, она лишь ловила в пространстве живые крупицы света.

Что же шепнул ей осенний чертог любви? В его золотом шелесте ей послышалось: «Пташка...» Так называла её Зира. А что есть у пташки? Правильно, крылья. Они и перенесут Зейну через ледяную пропасть грозящей им разлуки.