все тяжелее. Погода в этом месяце нас добьет.
— Я могу принадлежать нам обоим одновременно, — говорит она, и это звучит как
отступление. Я осторожно поднимаю на нее взгляд, после чего ее плечи расслабляются.
— Просто пообещай мне следить за собой, — прошу я устало.
Она начинает метать в меня молнии, вернувшись к оборонительной позиции.
— Мне на хрен не двенадцать лет.
Я закатываю глаза.
— Я не называл тебя ребенком, Вера. Я просто прошу тебя проявлять ко мне
уважение и вне этих стен, и все закончится. Нам не будет нужды обсуждать это снова.
— Не закончится, — парирует она. – Потому что я уже проявляю уважение. Я, мать
твою, влюблена в тебя, долбаный ты идиот.
Ее слова не производят ожидаемого эффекта. Я резко поворачиваюсь, хватаю со
столика журнал и сую его ей в лицо.
— Это не фото любящей меня женщины. Это фото...
И она права в том, что в гневе мы говорим не то, о чем думаем. В конце концов, я
удерживаю слова в себе. Но каким-то волшебным образом она видит меня насквозь. От
услышанного ее зрачки тут же сужаются.
— Пьяной шлюхи, вот что ты хотел сказать.
Не это я собирался сказать, не совсем. В моей голове это звучало вежливее, но по
смыслу довольно близко.
— Есть разница, — говорю я осторожно, — между тем, чтобы быть кем-то и вести
себя, как кто-то.
— Правда? – спрашивает она. – Потому что просто сейчас ты был шовинистским
ублюдком и вел себя соответственно.
— Почему ты не называешь меня стариком снова? Или в тебе уже не осталось яда?
— О, во мне его еще много.
Я подхожу к ней, пока она не упирается в стол. Она выглядит нервно, пока я не
хватаю ее за руки и не прижимаю их к своему сердцу. Я смотрю взглядом, полным
решимости.
— Это я. Тот, кем я являюсь. Ты об этом знала, когда повстречала меня, — я
придвигаюсь еще ближе, пока не начинаю видеть золотистые крапинки в ее глазах. – Ты
знаешь, что меня заботит. Гордость, да. Уважение. Ко мне. К семье. К отношениям. Раз
меня это характеризует, если верить твоим словам, как шовинистского ублюдка, то для
тебя это не должно было стать сюрпризом.
Есть что-то такое в ее взгляде, обращенном ко мне – дикое и слегка жестокое, как у
загнанного волка – и это заводит меня. Уже не жара приносит раскаленный сухой воздух и
провоцирует появление пота на моей коже или утихомиривает гнев в моем сердце, — это
всего меня обдает теплой волной. Я не успеваю осознать, как я уже тверд, и дыхание мое
стало тяжелее.
Это не помогает стереть дикость из ее взгляда. И не должно.
— Ты каждый день меня удивляешь, — говорит она суровым голосом, растягивая
слова.
Ее взгляд опускается на мои губы. Давление внутри меня нарастает, веки
становятся свинцовыми. Я опускаю руку ей на затылок и сжимаю его. С ее
неспособностью понять мои чувства, она выводит меня из себя. Иногда мне кажется, что я
вкладываю в наши отношения больше нее, но я понимаю, что это не всегда так.
— Ты должна понять, что ты моя, — моя речь больше похожа на шипение, мои
губы у самого ее уха почти касаются влажной кожи. – Только я могу так делать. Больше
никто. Никто другой.
Я опускаю руку и расстегиваю ширинку. Она немного замирает от моих действий, и я приостанавливаюсь, позволяя ее реакции дать намек. Она расслабляется, и этого
намека мне достаточно, чтобы схватить ее и усадить попкой на кованый железный стол.
Он немного шатается под ее весом, но все же стоит.
В ее глазах плещется смесь похоти и борьбы. Она до сих пор зла, до сих пор готова
к битве. Как и я. Но в этот раз мы выпускаем гнев иначе. Обычно я никогда не
ассоциирую ярость с сексом, так что для меня это новое чувство. Когда я смотрю на нее, одновременно запуская руку под ее юбку и сдвигая трусики в сторону, то вижу, что для
нее это тоже стало сюрпризом. Думаю, я удивляю ее каждый день.
— Ты этим не исправишь ситуацию, — дерзко говорит она, но обнимает меня
ногами и подталкивает ближе к себе. Стол при этом покачивается.
— Откуда тебе знать? – шепчу я, направляя свой член в нее и одновременно
касаясь зубами и губами ее шеи.
На какое-то мгновение мне кажется, что это может исправить ситуацию. Мне
кажется, будто я могу отвадить всех других мужчин от нее и заполнить собой ее мир. Мы
снаружи, в пределах слышимости соседей, которым достаточно выглянуть из-за
перегородки, чтобы увидеть нас. Мы на глазах жителей любой из квартир соседних домов.
Читать дальше