Алана Инош - Дар

— Хорошо, Лина, я попробую.

«Вот и умница».

Рина уже не видела букв на экране, она слышала голос в голове. Он говорил:

«Легла? Молодец. Видишь кота? Он тёплый, греет тебя своим мохнатым пузом. Можешь погладить его. Он никуда не денется».

Повинуясь голосу, Рина легла. А в следующую секунду и ощутила, и увидела пушистого красавца в серой шубе, с белыми «носочками» на лапах и оливково-зелёными глазами. Ей не столько хотелось на самом деле спать, сколько — успокоить обладательницу этого печального, дрожащего от сдерживаемых слёз голоса. Та хотела помочь, для неё это было важно. Жизненно важно. Отказаться от помощи — причинить ей боль.

— Да, Линочка, я вижу кота. Он красавец. Спасибо тебе… Ты только не расстраивайся, пожалуйста.

Она запустила пальцы в густой мех мурлыкающего зверя. Сердце согрелось, глаза увлажнились солоноватым теплом. Своим собственным или Лины? Всё переплелось, слилось — и на глазах, и глубже, в сердце.

— Я не всё до конца понимаю, Лина… Но это и неважно. Важно, чтобы ты тоже легла и успокоилась. Где бы ты сейчас ни была. Я не хочу, чтобы ты плакала.

«Ты всё правильно делаешь, — тепло вздохнул голос в голове. — Просто доверься мне. Спасибо, что не спрашиваешь, я и в самом деле не смогу объяснить. По крайней мере, сейчас. Но ты чувствуешь сердцем, этого довольно».

— Кажется, я начинаю понимать, КТО ТЫ, — прошептала Рина, ощущая лёгкое сонное онемение тела под нарастающее мурлыканье кота.

«Нет, ты не понимаешь. Ты думаешь в верном направлении, но это далеко не вся правда».

Рина хотела удивиться, но её накрыл тёплый, мохнатый, урчащий сон.

Пробудилась она от рассветных лучей, щекотавших ей лицо. Кот исчез, а на столике у дивана лежала записка: «Завтрак на кухне. Хорошего тебе дня. Целую, Геля».

Если бы не было этой подписи, «Геля», записка прозвучала бы в голове Рины голосом Лины.

Ей оставалось два варианта: или убедиться в собственном сумасшествии, или уверовать, что свершилось чудо и эта жуткая картина, этот груз, который она тащила безмолвно и покорно, начала наконец поддаваться. Сверхъестественная природа этого холста оставалась по-прежнему непостижимой уму, но Рина продвинулась в своём труде. Она написала бокал. Этот дурацкий бокал, который не давался её кисти так долго, она написала за два вечера, стоило только напиться с Линой. Истина оказалась в вине — в самом прямом смысле. Это было и смешно, и жутко.

Бокал резал ей сердце стеклянным блеском своей правды — самая страшная и пронзительная деталь картины. Страшнее, чем само лицо. Нет, если вглядеться, лицо совсем не было пугающим. Наоборот — его озарял неземной покой, ласковый, горьковатый. Просто от него оторопь брала и становилось не по себе. Накатывал такой клубок чувств, что хоть рыдай. Но его Рина ещё не до конца прописала, только в общих чертах, остальное ещё жило в задумке — там, перед мысленным взором. Там ещё было что сказать. И на чём застопориться. Уфф… Если лицо она будет писать столько же, сколько этот бокал, эта картина по праву заслужит звание самого длинного «долгостроя» в её творчестве.

У Рины состоялись четыре персональные выставки с начала работы над этим полотном. Всё равно что у поэта — четыре тома стихов. Или у романиста — четыре романа.

Бессонница посещала её снова, и не единожды. Рина пыталась совладать с нею подсказанным Линой приёмом — представив себе кота. Но он, зараза этакий, не представлялся! Как ни укладывалась Рина в удобной позе, как ни считала вдохи-выдохи, пушистое мурчало не желало являться по её зову.

Тогда она открыла синий экран с надписью «Бессонница».

— Лина, твой котяра не желает мне являться, — пожаловалась она.

«Тебе снова не спится?»

— Есть такое дело.

«Как твоя картина?»

— Продвинулась. И существенно. Но работы ещё много.

«Я рада. Ложись. Сейчас я позову котика, и всё будет хорошо».

Нежная тоска в этом голосе сводила с ума. Рина не знала о своей собеседнице ровным счётом ничего, но это не мешало ей ощущать что-то до боли в груди родное, знакомое, близкое. «Ты не знаешь всей правды о том, кто я», — сказала Лина, и залив, шелестя волнами, вторил этим словам. Ясные, янтарные закаты озаряли домики на побережье и ласкались к розам и фуксиям на веранде.

Кот прижался к Рине тёплым пузом и замурчал. В обнимку с ним она и уснула радостно и безмятежно.

Геля возилась в саду, и мягкое колдовство её рук и глаз наполняло вечер уютом. Рине казалось, что от её улыбки распускаются цветы. Она тоже хранила частичку картины, но сама не знала об этом. Под её руководством дети постигали искусство живописи, музыки и танца, и в её глазах, устремлённых на учеников, таилась грусть.