Алана Инош - Дар

Она сдержала порыв тигриного прыжка вдогонку. Геле требовалось время, чтобы перестроиться с рабочего лада на домашний — хотя бы несколько минут. Она была директором детской школы искусств.

Раздразнённая видом ложбинки, Рина уже не могла думать ни о чём другом. Сначала она слонялась по мастерской, рассеянно глядя сквозь окно на видневшийся вдали залив и домики в янтарных вечерних лучах, потом смахивала пыль и мусолила во рту так и не зажжённую сигариллу. С кухни потянуло чем-то вкусным.

Геля, в коротком домашнем платье и фартуке с оборочками, готовила ужин — два ромштекса, картофельное пюре и обжаренные овощи. Она нагнулась, чтобы смести в мусорное ведро овощные очистки. Грех было не воспользоваться таким соблазнительным моментом, и Рина, сделав вид, что ей срочно нужно протиснуться мимо неё, коснулась самой выступающей точки Гелиной фигуры. И не просто коснулась, а смачно, от всей души взялась за неё обеими ладонями, слегка сжала тёплую, упруго-податливую мягкость… И получила аккуратный, но решительный толчок этой самой точкой.

— Рин, если ты будешь меня отвлекать во время готовки, я испорчу наш ужин. — Голос Гели был непреклонен, косой взгляд через плечо — неумолимо суров. — Ты хочешь остаться голодной?

— М-м, — мурлыкнула Рина ей на ухо. — Не сердись, царица этого дома. Может, я могу помочь?

— Да, разомни картошку, пожалуйста, — деловито сказала Геля, переворачивая ломтики овощей на сковороде. — Влей масло с молоком и посоли.

Рядом в мисочке дымилась смесь горячего молока с растопленным сливочным маслом. Рина принялась яростно молотить мялкой картошку, вкладывая в это всю свою жарко тлеющую страсть и нетерпение.

— Вот это я понимаю — готовка с любовью, — усмехнулась Геля, приподняв бровь.

Влажно-сливочный пар от пюре обдавал лицо Рины, а перед глазами колыхалась грудь Гели: та помешивала овощи.

Рина тонула в насмешливой синеве её глаз и так наяривала мялкой, что горячие брызги в стороны летели.

— Полегче! — хмыкнула Геля. — Сама кухню отмывать будешь…

Ужинали они за столиком на веранде, увитой плетистой розой, наслаждаясь закатным янтарём на рододендронах и горшках с фуксиями. Луч солнца горел в бокале с вином, кроваво-рубиновым, манящим. Опять этот бокал… Нет, тот по-другому светился. Там был отчаянный свет, прощальный, как крик, и безысходный, как остывшая слеза. От него в горле ком вставал и глаза солоновато щипало. Никак не удавалось ухватить, взять в плен, как Жар-Птицу, эту душераздирающую ноту и положить на холст во всей её ужасающе-восхитительной пронзительности.

— Рин… Ты чего?

Пытливое тепло летнего неба мягко таяло в глазах Гели, вопросительных и встревоженных. Рина смахнула с себя оцепенение.

— Да так… Мысли кое-какие. Это рабочее, не обращай внимания.

— Муки творчества? — понимающе улыбнулась Геля.

— Что-то вроде того.

Поднявшись, Геля начала собирать посуду. Рина привстала, чтобы помочь, но та тактично остановила её:

— Сиди-сиди.

Она проницательно и чутко понимала потребность Рины побыть наедине с мыслями. Рина поблагодарила её взглядом и осталась за столом. Сигарилла дождалась-таки своего часа, а Геля, переодевшись в джинсовый рабочий комбинезон, пошла возиться в саду: вечер — подходящее время для полива и подкормок.

Курила Рина медленно и вдумчиво, смакуя каждую затяжку — так же, как традиционный полуденный кофе. Выкуривала она не более одной сигариллы в день, считая, что безудержное и бесконтрольное потребление табака обесценивает удовольствие и делает его обыденностью. Она была гурманом, а не обжорой.

Эта картина мучила её уже давно. Она то бросала её и занималась другими, то возвращалась к ней. Работа над ней выматывала морально, Рина писала её урывками, короткими сессиями. Ощущение сверла, вгрызающегося в душу, невозможно было выносить слишком долго. А потом — приходить в себя неделями.

Если бы не Ангелина, Рина, наверно, не выдержала бы. Любимая восстанавливала её душевное равновесие. Геля не лезла в эту область с вопросами, не просила дать ей посмотреть. Она уважала ореол скрытности, которым Рина окружила эту многострадальную работу.

Она набрала в рот мятный ополаскиватель, поиграла щеками, сплюнула — это был тоже обязательный ритуал. Целовать Гелю «немытыми» прокуренными губами она считала свинством и неуважением.

На сегодня — хватит мыслей о картине. Слишком сильно она выбивала из колеи, даже страсть улеглась и слегка остыла. С угрызениями совести Рина остановилась в дверях спальни и уставилась на приготовленную Гелей постель, благоухавшую свежестью чистого белья. Оставалось надеяться, что осязаемая близость любимой ложбинки воскресит желание и разожжёт его до прежнего градуса.