Мария Соареш - Земля любви, земля надежды. Испытание чувств

Мария и сама не ожидала, что с такой лёгкостью выскажет своё самое заветное желание, но она высказала его, и ей стало гораздо легче.

Мартино не ожидал этого.

— Ты разыскала его? — спросил он.

— Нет. При чём тут это? Я не сумела полюбить тебя. И больше не хочу мучиться.

Ответ был настолько исчерпывающим и обезнадёживающим, что Мартино несколько растерялся.

— Не говори, будто ты не знал, что я тебя не люблю, — продолжала Мария.

— Знал, но надеялся на другое, — признался он.

— Твои надежды не оправдались, — отрезала она. — Мы разъезжаемся.

— И как ты собираешься жить? — поинтересовался он.

— Отец оставил мне немалое состояние, — заявила Мария.

— А мне он оставил право распоряжаться им, — сообщил Мартино, — так что ты вправе пользоваться им только до тех пор, пока являешься моей женой. Поэтому подумай, прежде чем уходить от меня. И потом, я вправе оставить у себя своего сына, он записан на моё имя...

Мария больно прикусила губу, такого удара она не ожидала.

Маурисиу встретил Франсиску на вокзале. Она едва поздоровалась с ним, держалась отчуждённо, холодно. Но Маурисиу постарался не обращать внимания на её настроение и сделал вид, что они никогда не ссорились. Взял заботливо вещи, отнёс их в автомобиль, и, когда мать уселась с ним рядом на переднее сидение, спросил как можно непринужденнее:

— Удачно съездила?

— Не слишком, — обронила Франсиска. — Но немного кофе я всё же продала, — не удержалась она и похвасталась. — Для кризисных времён это большая удача!

— Ты вообще у нас удачливая, — подольстился сын.

Франсиска посмотрела на него насмешливо.

— Удачливыми называют тех, кому с детьми повезло. О себе я этого сказать не могу, — произнесла она и больше за всю дорогу не проронила ни слова.

Маурисиу понял, что главная гроза впереди, и решил хоть как-то подстраховать Беатрису, на которую должны были обрушиться главные громы и молнии. Он был рад, что мать не спрашивает ни о Катэрине, ни о малыше, что за это время с ним самим не произошло ничего такого, в чём стоило бы виниться перед матерью и страшиться её гнева.

Остановив автомобиль перед крыльцом, он внёс вещи в дом и, с облегчением произнеся: «Отдыхай, мамочка», — поспешил в свой домишко, который с воцарением в нём Катэрины стал необыкновенно уютным.

Франсиска грозным голосом позвала Жулию, и та мигом прибежала на зов. Вода для ванны была уже нагрета, обед приготовлен, так что хозяйке оставалось, нежась в тёплой ванне, выслушивать новости. Но и новостей было совсем немного, всего одна: приходил с визитом сеньор Фарина вместе с сеньором Мартино.

— Я свою усадьбу не продам, — тут же вскинулась Франсиска. — Не продам никогда! Пусть не надеются!

— Сеньору Мартино, видимо, очень пришлась по душе ваша усадьба, — мягко кивнула головой Жулия, — уж он так смотрел вокруг, так смотрел, что казалось, ещё минутка, и съест!

— Подавится! — откликнулась Франсиска из пенной воды.

Она припомнила сдержанного, аккуратного, одетого с иголочки Мартино, который держался как бы в тени Фарины, но, тем не менее, ощущал себя хозяином. Как ни странно, но и этот мужчина был ей небезразличен. Именно в ту минуту, нежась в тёплой ванне, Франсиска отдала себе в этом отчёт. Открытие произвело на неё неприятное впечатление, и она постаралась от него заслониться.

— Что поделывает Беатриса? — внезапно поинтересовалась она.

— С племянником возится, — дипломатично ответила Жулия.

— Целыми днями так и возится? — уточнила Франсиска. — Или всё-таки больше возится с итальяшкой? Ну! Говори мне правду! Не лги! — закричала она, видя, что Жулия не торопится отвечать.

— Я её вижу с племянником, — хладнокровно ответила Жулия. — А узнавать, где ещё бывает сеньорина — это не моё дело.

«В уме этой мерзавке трудно отказать, — подумала Франсиска. — Обе мы с ней знаем, что с поезда Беатриса спрыгивала не ради племянника. Ладно, я ещё разберусь со своей ненаглядной доченькой!»

Гнев её против дочери подогревался недовольством собой: она стыдилась, что вновь стала отзываться на мужские взгляды. Может быть, подсознательно винила себя в том, что выбор и сына, и дочери пал на людей, которые были ниже их по социальному уровню — жалких итальянских иммигрантов.

Обедала Франсиска одна, терзаясь мрачными мыслями и предчувствиями. Оставила тарелку, не доев десерта, и пошла осматривать дом, словно где-то в нём могла притаиться опасность. Комнату, в которой был портрет мужа, она торопливо миновала, а не стояла там долго, беседуя с портретом, как делала обычно. Подспудное чувство вины лишало её покоя. Она словно бы боялась, что сурово глядящий с портрета муж поймёт её беспокойство, напомнит о данной клятве. Ей не нужны были напоминания, она помнила об этой клятве и так, но очень бы хотела забыть.