Наоми Олдерман - Неповиновение

Я знала этот голос.

И он снова сказал: «Ты получила по заслугам, Ронит. Все, чем ты себя утешаешь, это женатый мужчина. Все, в чем ты сильна, это работа. А чего еще ты ожидала?»

Я крепче держалась за раковину, когда сделала вдох и подумала: «Я не слушаю». Я не знала, что сказала это вслух, пока Скотт не спросил:

— Что это было?

Я сказала, потому что это первое, что пришло мне в голову:

— Что ты думаешь насчет того, если я полечу в Англию?

— В каком смысле — что я думаю?

— В том смысле, думаешь, мне стоит полететь?

— А почему нет, черт возьми? У тебя же немецкий проект под контролем, разве нет?

Я уже и забыла про него, про его склонность связывать все жизненные решения с работой. Мне хотелось прокричать: «Ты, идиот, я не это имела в виду», и злость вернула меня в реальность. Я сказала:

— Да, он под контролем. Смысл не в этом.

Думаю, он потом что-то сказал, но чайник начал кипеть, и я не расслышала. Когда я выходила с кофе, я сказала:

— Наверное, поеду. Правда ведь? Я должна поехать домой, увидеть своих людей, сходить на могилу к отцу, все такое.

Он посмотрел на меня.

— Конечно.

Я села на диван рядом с ним и молча уставилась в свой кофе. Спустя время он сказал:

— Чего ты боишься?

И я почти рассмеялась, почти, но все же не совсем. Я ответила:

— Может, того, что он все еще будет там. Все еще не одобряющий. Все еще разочарованный.

Скотт мягко спросил:

— А что, если не будет?

И я почувствовала, как в уголках глаз и в горле собираются слезы, и, чтобы их остановить, я сделала глоток кофе и подумала о плюсах. Я съезжу в Англию, и не будет неловких сцен и сложных разговоров. И я заберу мамины подсвечники. Я почти ощущала, как будто держу их в руках, чувствуя их тяжесть. Мамины длинные серебряные подсвечники, оплетенные цветами и листьями. Я видела, как их использовала моя мама, и как позже каждую пятницу вечером их зажигала я. Я видела их красивую запутанность, и каждый был длиной с мое предплечье, серебро сверкало, тонкий стебель переходил в больший серебряные листья, и подсвечники были достаточно большими, чтобы свечи в них горели двадцать четыре часа, если это было необходимо. Подсвечники, которые я все эти годы не попросила бы у отца, потому что он бы не захотел, чтобы они пребывали в моем грешном доме. Хотя хорошо было бы, если бы они были у меня, здесь.

Я почти рассказала это Скотту, но потом подумала: «Почему ты вообще должен об этом знать? Прошло то время, когда ты мог знать такое обо мне». Скотт взял мою руку и сказал:

— Ронит, а она будет там, эта девушка, которую ты…

Я улыбнулась, потому что он не мог ошибиться еще больше. Слезы прошли, так и не пролившись, и мне стало лучше. Я сказала:

— Эсти? Нет, не думаю. Она уже давно ушла. В былые времена она была похуже меня.

Он улыбнулся. Я улыбнулась. Мы сидели и пили кофе, как старые друзья.

Позже мы поговорили. Про Англию, про моего отца. Я попыталась объяснить, чем евреи в Британии отличаются от евреев в Америке. Есть такое у Скотта — он делает так, что все кажется очень простым, потому что в его мыслях оно именно такое. Он сказал:

— Он был каким-то важным раввином, твой папа? Написал книгу, основал синагогу. Что будет сейчас?

Я покачала головой.

— Если я знаю эту общину, — я посмотрела на часы, — да, они уже обсуждают, кто же заменит моего отца.

— Сейчас? Когда его еще даже не похоронили?

— О да, особенно сейчас. Это решающий момент. Понимаешь, — я откинулась на стуле, расслабившись и приготовившись читать лекцию, — динамика синагог на самом деле простая, как динамика монархий. Все дело в наследовании. Чем проще наследование, тем все счастливее.

— Они уже выбрали наследника?

— Скорее всего. По крайней мере, у совета есть кто-то на уме. — На мгновение я посмотрела на потолок, размышляя. — Я, конечно, не знаю все так, как знала тогда. Но, думаю, мой двоюродный брат Довид — наиболее вероятный претендент. Хотя… Он не особо уверен в себе. У него нет, ну, знаешь, такого «ва-ва-вум».

— Раввину нужен «ва-ва-вум»?

Я улыбнулась:

— Ты понимаешь, о чем я. Харизма. Навыки общения. Приятный голос. Все такое. — Я сделала еще один глоток кофе. — Но я все же думаю что это будет Довид.

— Как это? Если у него нет харизмы, навыков общения, приятного голоса?

На секунду я задумалась, уставившись в свой кофе. Он послушный. Вот какой Довид парень: тихий, мягкий, делает то, что ему говорят. Они не захотят другого раввина-подстрекателя. Совет захочет кого-то, кем они смогут командовать, кому смогут говорить что делать, кого-то, кто не будет создавать неприятностей. Я улыбнулась. Кажется, родись я мужчиной, я бы все равно не отвечала ни одному требованию.