Ирина Воробей - Куколка

Когда раздались аплодисменты, поклонники балета стали выходить со своих мест и направляться к сцене с цветами. В основном букетами одаряли солистов, но доставалось и некоторым из кордебалета. Тут Татьяна увидела, как высокий парень несет огромный букет подсолнухов к сцене. Он подошел с правого бока, выискивая в толпе кого-то. Потом к краю сцены из толпы вышла Муравьева и широко заулыбалась парню. Тот улыбался в ответ. Татьяна видела его профиль. Это был Вадим. Отец тоже его заметил, потому что такой букет подсолнухов трудно было не заметить. Муравьева наклонилась к нему. Они о чем-то весело говорили. Татьяна замерла на месте. Она не сомневалась, что потом почувствует острую боль между левым легким и желудком. Из глаз у нее ручьями потекут слезы. В горле застрянет шипастый ком, а душа свернется в неприятный узел и будет давить на грудную клетку. Но сейчас она была в шоковом состоянии.

– Смотри-ка! Благоверный твой объявился! Что я говорил! – злорадно ликуя, произнес отец, указывая на парня с подсолнухами пальцем. – Стоило тебе всего на месяц пропасть, как он уже другой балерине подсолнухи несет! Вот ведь кобель! Убедилась теперь? Хоть собственным глазам поверь! Он тебя поимел и бросил! Ты ему только для этого и нужна была! Он, судя по всему, просто падок на балерин! Фетишист хренов!

– Хватит! – вскрикнула Татьяна, сжав кулаки.

Сознание ее вернулась в привычный ход времени. Она сразу почувствовала всю ту боль, что должна была испытать. Ей стало душно в этом зале. Особенно ее душили счастливые улыбки Муравьевой и Вадима, которые еще продолжали под гул аплодисментов что-то накрикивать друг другу в уши. Она взяла свою сумочку и, грубо проталкиваясь сквозь хлопающую толпу, выбежала из зала. Аплодисменты громогласно били по ее и без того искалеченной душе, словно тысячами кувалд, с каждым ударом сильнее вкапывая ее в землю. Она бежала по ковровой лестнице, спотыкаясь и падая беззвучно, будто и не существовала. Волнение охватило ее мозг паникой. Слезы затмевали обзор. Она с силой распахнула двери театра и, оказавшись на прохладном воздухе, глубоко вдохнула. Это помогло справиться с нарастающей тревогой.

На улице стояли светлые сумерки. Люди топали по тротуарам туда-сюда, не замечая ее. Небо постепенно бледнело, превращаясь в синеватый оттенок серого. Асфальт был сухой и жесткий, в некоторых местах пыльный. Атмосфера в центре города всегда была спертой, но теперь показалась Татьяне совсем непроницаемой. От боли в груди она не могла нормально дышать. Ей приходилось с усилием делать глубокие вдохи и выдохи, будто переламывая собственное тело.

Немного придя в себя, она побежала вдоль набережной, надеясь, что там людей будет меньше. Так оно и оказалось. Рядом с водой дышалось легче, хоть и пахло не самым свежим речным бризом. Из глаз безудержно текли слезы. На вибрирующий телефон минут пять она не обращала внимания, а потом все-таки ответила на звонок отца, поняв, что бежать ей в этом городе некуда. Отец подъехал к ней и увез домой, в клетку, где она ощущала себя питомцем, за которым хорошо ухаживали и кормили, о котором заботились и которого обожали, но все равно держали как домашнее животное, как игрушку, как имитацию жизни, и лишь для собственного удовольствия.

– Надеюсь, теперь ты понимаешь, что нужно слушать папу? – с важным видом сказал он, глядя на дорогу.

Он не столько спрашивал, сколько утверждал. Самодовольство так и порывалось выйти из него вместе с усмешкой. Татьяна вжалась в кресло и ничего не хотела отвечать.

– Да, Куколка, ты серьезно оплошала! Но ничего, папа все наладит. Папа тебя и в театр устроит какой надо, и замуж выдаст за кого надо. Папа решит все твои проблемы, одним ударом убив двух зайцев сразу! Но ты! – он резко повернулся к ней, впившись глазами в ее хрупкую фигуру. – Ты больше не имеешь права меня подводить!

Несколько секунд стояло молчание. В это время в Татьяне нарастала буря. Эта буря после пробежки по набережной лишь притихла на время, но теперь грозилась разразиться с большей силой. Девушка не выдержала и тоже решила высказаться.

– Я тебя не подводила! Я не виновата, что ты мечтал, чтобы я стала балериной. Я этого не хотела! И всю мою жизнь ты заставлял меня делать то, что хочешь сам! Я ни при чем, если какие-то твои надежды не сбылись! Ты сам все это специально подстроил. Прохоров мне все рассказал. Ты спал с ним, чтобы я училась в академии? Да?!

Отец с ужасом и злобой посмотрел ей в глаза, с нажимом обхватив руль пальцами обеих рук. А Татьяна уже переходила на крик.