Оливия Уэдсли - Честная игра

С этим он ушел.

Воздух был тяжел и неподвижен; надвигалась гроза, мрачно охватывая склоны холмов; лист не шелохнулся на томившихся деревьях… Арчи лежал на кровати с закрытыми глазами, с сжатыми губами, неподвижный и совершенно апатичный.

Прошло пять недель после операций, и рана почти зажила; у него не было жара, он давно перестал чувствовать боль — но он не поправлялся.

Нилон говорил: время… потрясение…

Нилон успокаивал, слишком успокаивал, а этот старик сказал ей правду; Филиппа это знала.

Она подошла, села на кровать и сказала очень нежно:

— Арчи!

Он открыл свои голубые глаза; их взгляд был пустой, отсутствующий.

Филиппа взяла его ослабевшие руки и прижала их к своей груди.

— Мой любимый, прошу тебя, постарайся слушать… ты должен выслушать меня… Доктор, тот старик, который только что ушел, сказал, что ты не поправишься, если ты не будешь стараться. А ты не стараешься. Ах, Арчи… нет, нет, не закрывай глаза… слушай, слушай меня.

Но он уже снова погрузился в неподвижную дремоту.

— Ведь я люблю тебя, люблю тебя… и я — твоя любовь, — умоляла его Филиппа, и слезы из ее глаз катились на его бледное лицо.

Она опустилась на пол, стала на колени, прижав его руку к своим глазам, все время повторяя шепотом:

— Я люблю тебя, люблю тебя!

Она не слышала, как открылась дверь. Джервэз остановился на пороге, в недоумении переводя взор от Филиппы к лежавшему на кровати Арчи, который немного открыл свои невидящие голубые глаза.

Джервэз почувствовал щемящую боль, услышав ее нежный шепот, и ласково позвал:

— Филиппа!

Филиппа поднялась быстрым движением, которое он так хорошо помнил, и тогда только увидела его.

Она и раньше была бледна, но теперь каждый атом ее крови медленно сходил с ее лица; секунду она не двигалась, потом выпрямилась и положила руку Арчи обратно на постель.

— Я писал, что приеду, — сказал Джервэз.

— Я не получала вашего письма. — И, вспомнив, что у нее была пачка писем, которую она даже не распечатала, она добавила: — Видите, Арчи был так болен.

Джервэз сделал слабый жест и спросил:

— Не выйдете ли вы со мной на несколько минут?

Филиппа неопределенно покачала головой:

— Мы не разбудим Арчи, если будем разговаривать… он теперь уже не так серьезно болен. Теперь опасность миновала.

— Понимаю, — ответил Джервэз. Он слегка замялся, а затем продолжал: — Я объяснил все в своем письме… Я постараюсь сказать вам сейчас как можно короче. Майлс Мастерс привез мне письмо своего брата; оно было написано в вечер его смерти и разъяснило все. Когда я прочел это письмо, я понял, что причинил вам такое зло, что нет надежды, чтобы вы меня простили. Но все же я надеюсь хоть немного исправить это зло. Я теперь сознаю также, что нечестно поступил, женившись на вас. Бог свидетель, что эти мысли не приходили мне в голову, когда я просил вас быть моей женой. Я вас очень любил… и думал, что я вам также небезразличен… Он опять остановился, и в этот момент воспоминания витали над ними, как ангел с огненным мечом. Едва слышным голосом он добавил:

— Я пытался что-нибудь придумать… Вот мой план: если бы вы согласились вернуться ко мне, будучи моей женой только номинально… то позже, когда ваше возвращение достигло бы своей цели, — дать мне возможность доказать всему свету, какое невыразимое оскорбление и обиду я нанес вам… — вы… вы могли бы получить от меня свободу…

— О… нет… нет! — прошептала Филиппа, задыхаясь, и ее рука протянулась назад, как бы ища руку, за которую она могла бы ухватиться.

Джервэз сказал:

— Но что же вы думаете делать? Как вы будете жить? Вы должны позволить мне…

— Я отослала обратно ваши деньги, потому что Арчи ни за что не хотел, чтобы я ими пользовалась, — начала поспешно Филиппа, тяжело переводя дыхание. — Джервэз, это… это… я знаю, что это благородно с вашей стороны, что вы приехали сюда после всего, что произошло… Но этот суд… и все прочее… Впрочем, все это теперь больше не имеет для меня значения. Люди, которые поверили, что я была виновна, приняли грех на душу… Но теперь мне это безразлично! Если они могли поверить, то мне нечего с ними считаться. Когда Арчи поправится, мы с ним уедем отсюда… в Америку. Мы оба можем работать, чем-нибудь заняться…

— Но я должен что-нибудь сделать, — настойчиво промолвил Джервэз. — Если вы не дадите мне этой возможности, я поговорю позже с мистером Лорингом.

— Это ничего не изменит, — сказала Филиппа почти вызывающе. — Понимаете, Арчи даже не будет слушать вас: он… он действительно любит меня…