Оливия Уэдсли - Песок

Она ждала его ответа, стараясь убедить себя, что все ее опасения ни на чем не основаны. Но какое-то чувство, какой-то инстинкт говорили ей, что страх ее не был напрасен.

Гамид стоял около дивана, покрытого огромной тигровой шкурой и мягкими шелковыми подушками. Он повернул голову и со странным выражением посмотрел на нее. В его глазах ярким огнем горело страстное желание, искажавшее его красивое лицо.

— Вы знаете, что вы не уедете, — сказал он очень мягко. — Со свойственным женщине притворством вы стараетесь не смотреть истине в глаза и обмануть себя.

Он откинул голову назад и рассмеялся. Его загорелая шея выделялась среди белых складок бурнуса.

— Все женщины одинаковы, как на Востоке, так и на Западе, — продолжал он.

Он подошел к ней и остановился так близко, что почти прикасался к ней.

— Но в одном вы не похожи на остальных женщин, Каро, — продолжал он, — я никогда еще не видел такой женщины, как вы, никогда ни одна женщина не сводила меня так с ума. Вы так красивы, у вас такая белая кожа, такие необыкновенные волосы! Я любовался вами, я потерял голову от дурманившего желания. Вот посмотрите!

Он взял ее руку и приложил к своему сильно бьющемуся сердцу.

Каро остолбенела и не находила слов. Она пыталась заговорить, но с ее пересохших губ не сорвалось ни слова. Она тяжело вздохнула, словно собирая силы.

Гамид следил за ее движениями и тихо рассмеялся.

— Я ваша гостья, принц, — с огромным усилием произнесла она. — Вы были моим другом. Я всецело в вашей власти. Я доверяла вам, когда приехала сюда. Я прошу вас отпустить меня в сопровождении ваших слуг. Я должна вернуться на виллу.

Она умолкла, и только звук ее неровного дыхания нарушал тишину, царившую в большой палатке.

Гамид внезапно нагнулся и обнял ее. Он поднял ее, словно ребенка, и понес к дивану, покрытому тигровой шкурой и подушками из серебряной парчи. Держа ее в своих объятиях, он опустился на диван.

Каро не произнесла ни слова. Ее глаза с безмерным презрением смотрели на него.

Гамид улыбнулся, нагнулся к ней и поцеловал ее губы медленным, пламенным поцелуем.

Каро не могла двинуться в железных объятиях, сжимавших ее; он прижал ее к себе, нагнувшись над ней, не выпуская своих объятий.

Наконец Гамид отпустил ее и поднял голову, глядя на нее со странной улыбкой. Каро высвободила руку и прижала ее к губам, отвернув голову. Его правая рука все еще обнимала ее, и она не могла сдвинуться с места.

Стараясь побороть слезы, навертывающиеся на глаза, она еле слышно произнесла:

— Я взываю к вам, ради нашей прежней дружбы, ради воспоминаний о наших встречах в Париже, когда я считала вас человеком, достойным моего доверия. Я беззащитна теперь и в вашей власти. Вы нанесли мне несказанное оскорбление. Вы не можете, не смеете удерживать женщину, которая презирает вас, вы…

— А… вы презираете меня?

Свободной рукой он вынул гребень из ее волос, рассыпавшихся блестящими кудрями под его прикосновением.

Дикий гнев проснулся в Каро при этом движении его руки.

— Презираю вас! — повторила она, задыхаясь. — Я ненавижу, ненавижу вас! С каждым мгновением мое презрение к вам возрастает все больше. Вы привезли меня сюда, я ваша гостья, я доверяла вам, и вы знали это и знали, что я считала вас приличным человеком.

— Приличным? — повторил Гамид, забавляясь. Он положил руку на ее голову, притянул ее к себе и прижал к своей груди. Его голос, тихий и страстный, прошептал над ней: — Приличным. Нет, вы ошиблись! Я дикарь, не знающий преград своим желаниям. Я ждал этого момента, я заранее наслаждался им. Вы вспоминаете о Париже, говорите о нашей дружбе. Но я любил, я желал вас с первой нашей встречи. Вы помните тот вечер в роще, ту ночь, проведенную нами на озере? Я мечтал тогда лишь об одном: заключить вас в свои объятия, поцеловать вас. И теперь, при виде вас, я теряю голову, я…

Он побледнел, глядя на нее. Его дыхание было тяжелым и прерывистым.

Каро вздрогнула и, выскользнув из его рук, вскочила на ноги. Он поймал ее и снова притянул к себе, сжав ее с такой силой, что у нее захватило дыхание. Она чувствовала, что близка к обмороку. Он отпустил ее. Она открыла глаза, и их взоры встретились. Она поднялась, опираясь на подушки и прижав руку к сильно бьющемуся сердцу. В своем смятении она повторяла себе, словно во сне: «Ведь теперь двадцатое столетие, и такие вещи не происходят в жизни».

Она прошептала, задыхаясь:

— Вы не должны, не можете удерживать меня силой.