Оливия Уэдсли - Игра с огнем

Наконец ее оставили одну. Она встала и взяла с туалетного столика фотографию Макса. Война непроницаемым туманом отрезала их друг от друга. Жизнь здесь, дома, казалась миражем. Внезапно вошла Нико, прелестная в платье из белого и светло-зеленого шелка.

— Я поспешила домой, чтобы повидаться с тобой. Как поживаешь, дарлинг? А теперь расскажи мне все о Максе Вандорнене. Как ужасно, что венчание пришлось отложить. Что будет делать Макс на этой глупой войне?

— Максу пришлось пойти со своим полком. Он любит военное дело.

— Да, конечно, но мне всегда казалось, что военные люди не заняты настоящим делом.

— Такие, как Макс — да.

Нико смеялась:

— Не вздумала ли ты обидеться? Ты говоришь так, как будто твой драгоценный Макс — какое-то божество или что-то в этом роде.

— У тебя нет его большой фотографии?

— Есть небольшая.

От быстрых глаз Нико не ускользнуло обручальное кольцо Сенты.

— Ого, какое красивое! Оно, вероятно, стоит тысячи… И жемчуг тоже? Он сделал тебе чудные подарки.

— Жемчуг подарила мне графиня Вандорнен.

— Какая она?

— О, она неприступная. Я ей не понравилась.

— Конечно, ведь ты иностранка.

— Вероятно, я навсегда останусь ей чуждой.

Нико спросила:

— Как ты думаешь, будет война между Англией и Австрией?

Отвернувшись от туалетного столика, она посмотрела на Сенту.

— О нет, почему же может быть война? Нико, неужели ты считаешь ее возможной?

— Помнишь Нину? У нее есть кузен. Его зовут Роди Фолиат. Он занимает большой пост в Министерстве иностранных дел и говорит, что это — давно решенное дело. Мы объявим войну Германии и тогда будем, естественно, в состоянии войны с Австрией. Сента, будь храброй. Война продлится недолго. Вероятно, тебе придется венчаться дома.

— Надеюсь, нет.

— Хотя свадьба и была бы в Портленд-Плесе, но мне хотелось бы поехать в Германию и посмотреть этот старый замок и большой дворец и встретиться со всеми друзьями и родными Макса.

Она закурила папиросу.

Слабым голосом Сента сказала ей:

— Я ужасно устала, Нико. Путешествие было тяжелым и утомительным.

Когда она вышла, Сента вытащила из-под подушки фотографии Макса. На завтра была назначена ее свадьба. Теперь она здесь, в Лондоне, а он… Где он? Где-то в Венгрии. Сента пробовала представить себе его там. Она еще не знала его военным. Спускались сумерки. Сквозь окна доносился бой часов. Где-то в квартире был слышен смех Сильвестра.

Сента забылась тяжелым, усталым сном…

Когда Англия объявила войну Германии, первое, что Сильвестр сказала Сенте, было:

— Хорошо, что ты не вышла замуж за эту свинью.

Он был страшно возбужден. Через секунду обнял Сенту и раскаялся в своих словах.

— Мне очень жалко и все такое. Было очень скверно с моей стороны сказать тебе такую штуку. Но все-таки, это был бы глупый шаг — выйти замуж за немца.

Сента, вспыхнув, сказала:

— Макс — австриец.

— Ну, это почти то же самое. Они ведь говорят на одном и том же отвратительном языке и, вообще, мы с ними в состоянии войны. Это было бы ужасно: ты — жена врага.

Вошла Клое.

— Сильвестр, — спокойно сказала она ему. Ее обычный нежный голос был строгим и сердитым.

Сента крикнула:

— Он — грубиян! — и вышла из комнаты.

Клое посмотрела на сына:

— Сента права. Как тебе не стыдно?

Сильвестр быстро заговорил:

— Англия воюет с Германией и Австрией. Я пойду на фронт в первую же минуту, как только смогу. Мама, не спорь. Каким же я был бы солдатом, если бы любил наших врагов.

Клое возразила:

— Какой любящей женщиной была бы Сента, если бы она отказалась от своей любви. Сильвестр, ты только что поступил подло, и мне кажется, что тебе будет трудно залечить рану, нанесенную Сенте.

В глубине души Сильвестр сам раскаивался и стыдился боли, причиненной сестре. Он понимал, что должен был сдержать себя.

В течение первых недель Сента ходила как тень. Энергия, проявляемая окружающими, была ей тягостна. Почти все пансионеры были уже на войне, за исключением Акселя Борга, датчанина. Клое неотступно следила за Сентой, хотя сама была очень занята. Нико занялась шитьем и где-то кому-то помогала готовить посылки для солдат. Только Сенте нечего было делать. Она была в полном отчаянии. До войны Сента никогда не задумывалась о патриотизме. Это понятие для нее было связано с национальным гимном и прочими смешными вещами. Война никогда не казалась ей страшной. Однажды, сидя в кино, Сента почувствовала, в чем правда, когда на экране показали пущенный ко дну английский броненосец. Зрители умолкли, и в сердце Сенты проснулось что-то, бывшее до сих пор безмолвным. Вернувшись домой, она была в совершенно другом настроении и даже радовалась этому, так как оно заставляло ее забыть личное горе. Перемена настроения приятно совпала с получением первого письма от Макса. Оно было послано в Данию. Оттуда вернулось и в Англии было вскрыто цензурой. Написанное по-английски, оно было очень коротким.