Виталий Дядицын - Всемирная спиртолитическая

— И Шилов, и Вракин, и Стаканыч с Петькой! Да много кто! — согласился Чопик. — Давай за пацанов! За братков наших, чтоб земля им была пухом!

— Давай! — кивнул Калян, доставая из кармана бутылку и разливая водку по кружкам. — За братву!

— За победу Всемирной спиртолитической! — добавил краском тихо.

Выпили. Посидели еще.

— А что, Чопа, скажи! — спросил собутыльник, закуривая. — Значит, все зря? Без толку? Недопивали, недоедали, кровь проливали, с голыми руками на танки ходили, и все коту под хвост?! Не будет ничего? Или как?

— Будет! — уверенно процедил Ермаков, мрачно насупившись. Сказал, как отрезал. — Будет, и обязательно! Не в первый раз революция и не в последний! Вон Серега рассказывал, между первой и второй двенадцать лет ждали, и ничего! Щас они нас. Завтра мы их. Наперед умнее будем, все как надо сделаем! Только не все сразу. Потерпеть малость надо, подготовиться.

Он сплюнул себе под ноги и, взяв у Каляна бычок, жадно затянулся. Белые брови его собрались у самой переносицы, в глазах запрыгали чертики.

— А, может, это, того, щас прямо и начнем? — понизив голос до шепота и заговорщицки оглядываясь по сторонам, предложил кореш, подаваясь всем телом вперед. — Вон, я в газете читал, люди борются. В Америке, в Азии, в Африке. Да и у нас тут тоже не все лыком шиты! А такие парни, как мы, везде нужны.

— Нет! — решительно возразил Чопик, принимая любезно поданную Каляном кружку. — Не то все. Не то! Время теперь другое, не наше время. Да и мы не те. Другие люди нам на смену придут, по-другому дело поставят. Не с бухты-барахты, а по науке, как положено. А там настанет пора, и проснется народ…

Бомбу взорвать — это и дурак сумеет. А ты партию создай, людей просвети, почву подготовь. Тогда глядишь, и до штыков дойдет, и до танковых атак. Да что говорить?! Ты ж и сам все знаешь — сколько раз с Колесовым про это калякали.

— Помню, — подтвердил Калян. — А ты щас куда сам-то? Или не решил еще?

— Сейчас домой поеду, — отозвался взводный сделавшись разом грустнее и спокойнее. — Родителей хочу повидать. Живы ли, нет — не знаю

— сколько лет прошло! Да потом жену найти, сына тоже. Большой уже, на будущий год шестнадцать исполнится. Я ж его двенадцать лет не видел — поди, и не помнит меня. Только вот денег на дорогу где достать — ума не приложу.

— Достанем! — заверил браток, выливая в себя остатки пива. — Щас у мужиков по точкам настреляем, и на билет, и на жратву, и на выпивку наберем.

— Да ну, не надо, — неуверенно попытался было возразить Чопик.

— Как потом отдавать станешь?!

— Отдам! — хитро прищурившись, успокоил его старый товарищ. — Я за день раз в десять больше имею. Если бы не пил, давно бы уже на машине ездил. Пойдем!

Он поднялся из-за стола; расплатившись с подскочившей сбоку официанткой, надел свой треух и направился к выходу, увлекая за собою замешкавшегося краскома.

— Ты только это, как доедешь, как устроишься, сразу мне напиши. Адресочек я тебе дам, где мы с мужиками на хате обретаемся.

— Напишу. Обязательно напишу, — заверил Ермаков растроганно. — И в гости позову, если есть куда. Приедешь?

— Приеду! — хитро, едва заметно улыбнулся в бороду Калян. — Есть тут кой-какие задумки на будущее, надо будет собраться — обмозговать. А то надоела такая жизнь, осточертела — ну ее к лешему! Пора дело делать!

Крепко обнявшись, друзья зашагали к ближайшей автобусной остановке.

Дождь уже кончился. Кругом суетливо сновали, осторожно поглядывая на хмурое небо, прохожие и не спеша складывали зонты.

С ревом проносились мимо автомобили. Шумел и гудел на разные голоса уставший за день миллионный муравейник. На небе ветер лениво трепал заслонившие от копошащихся на земле людей-муравьев белый свет большие серые тучи. В образовавшиеся прорехи робко заглядывало уже веселое и скромное солнышко.

Но в воздухе все еще пахло озоном.

И все: люди на земле, и ветер на небе, и солнце, и сами тучи — понимали, казалось, всю хрупкость и ненадежность установившегося затишья.

Понимали и не торопились ссориться друг с другом, напряженно прислушиваясь к глухим, едва различимым где-то далеко за городом громовым раскатам.

И замирали в оцепенении, не в силах определиться окончательно. И не чувствовали приближающейся новой грозы.