Александр Лекаренко - Свалка

- Итак, вы держите бедного, маленького Микоса в плену, - сказал он, - Мне не интересны секреты ваших пытошных машин, мне интересно, что и в обмен на что я могу с этого поиметь.

Они покинули затхлый Дедов кабинет и теперь находились высоко над землей на обширной, как футбольное поле крыше мусоросжигательного завода, представлявшего собой огромную и мрачную коробку серого бетона, не разобранную до сих пор на запчасти лишь потому, что для этого понадобился бы башенный кран. Здесь у Деда было оборудовано «орлиное гнездо», состоящее из стола и пары драных пластиковых стульев, под ободранным ветрами полосатым тентом, куда он удалялся, когда возникала нужда проветрить мозги – он не любил поверхности земли и всего, что на ней находится, предпочитая проводить жизнь глубоко под или высоко над ее поверхностью.

Дед откинулся на спинку стула с чашкой коньяку в руке и задумчиво огладил бороду, - Прежде всего, раз уж зашла речь о конкретностях, я хочу конкретно предупредить вас об опасности дилетантского экспериментирования с этой штукой, - он усмехнулся, - Чтобы не возникло искушения. Вы знаете, что такое спорынья? – Знаю. – Спорынья в любой стадии созревания и в любом виде – в сыром, обезвоженном или в вытяжке – это сильнейший яд, который причиняет необратимый спазм сосудов, что влечет за собой смерть от некроза, инвалидность или слабоумие. Но из лизергиновой кислоты, которая в ней содержится, можно синтезировать диэтиламид, который имеет совершенно иной результирующий эффект – если знать, как это делать. – Вы делаете нечто подобное с Микосом? – Ничего подобного я с ним не делаю, это только пример. Вы знаете, что делают с растением алоэ, чтобы заставить его стать целебным? – Что? – Дед ухмыльнулся, - Его помещают в пытошную камеру – в морозильную. Защищаясь от смерти, живое растение создает вещество, которое мы отбирает у него для своих целей. – Вы так поступаете со своим пленником? – нет, так я с ним не поступаю, это тоже только пример. Я не смогу заставить вас создать поэму, если помещу вас в морозильную камеру – вы просто замерзнете и все. Но есть и другие способы изнасиловать ваше сознание, например, я могу поместить вас в гарем. – Вы смещаете понятия, создание поэмы и выделение спермы – это не одно и то же. – Одно и то же, мой далекий от биохимии друг. Наличие половых гормонов в крови – это основа любого творчества, в том числе и поэтического. А когда вы создадите поэму, или решите математическую задачу, или услышите вопль от вашей любовницы – ваша нервная система поощрит вас, синтезировав в мозгу эндоморфин, который в 100 раз сильнее морфия. Если бы Эйнштейн и Пушкин не были эволюционными наркоманами, то не было бы ни теории относительности, ни «Евгения Онегина», уверяю вас. – Значит, вы насилуете Микоса в лабиринте при помощи каких-то микозных гурий? – Нет. И этого я не делаю. Он – живой и мыслящий, так же, как и вы, его не так-то просто взять. – Тогда зачем все эти примеры? – Я хочу, чтобы вы поняли всю сложность контроля над ним. – Зачем вам нужно мое понимание? – Вы – существо насилия, так же, как и он. Я не хочу, чтобы вы погибли, пытаясь устранить меня от посредничества между ним и вами. И я не хочу погибнуть сам, выпустив одного из вас из одной из клеток, в которых вы оба сидите. Там, в лабиринте, - Дед ударил ногой в бетон, - Сила, которая способна сделать из вас бога или дьявола – на выбор. Вас, а не меня. Потому, что я мыслитель, а не воин, я не способен воспользоваться ею в полной мере, а только как ключом – к вашей клетке. Но потому, что я мыслитель, а не воин, я хочу увидеть силу моей мысли в действии – я хочу выпустить вас на мир. Я не могу договориться с существом из лабиринта – оно вне человеческих концепсий. Я ждал вас – человека из ниоткуда, ни для чего и ни зачем, ничто, убивающее взглядом – с вами я могу договориться. – Зачем вам все это нужно? – задумчиво спросил он. – А зачем нужно все? – Дед вскочил на ноги и растопырил руки, - Зачем нужно существование? Я – Пандора, я хочу увидеть, что получиться, если открыть ящик – просто из любопытства.

Они танцевали вдвоем – в буквальном смысле кружились вальсом по бетонной крыше мусорного Замка. Ярко светило ледяное солнце, в воздухе поблескивали мелкие снежинки, но им было жарко от предчувствия радости и двух бутылок выпитого коньяку, патлы Деда развились и встали дыбом, он хохотал в объятиях партнера, задирая кариесную пасть к голубому небу, - Хей-хо, он пляшет, как безумный, тарантул укусил его! – орал он, - Всего две пары рук на сундук мертвеца - и бутылку рому! – и тряс лохмотьями, и стучал пятками по бетону, пускаясь вприсядку, пока партнер сосредоточенно отбивал рядом чечетку, - Ламца-дрица, ца-ца-ца!