Макс Фрай - Мой Рагнарёк

– А кто вы? – Наконец-то до меня дошло, что этот парень не может быть простым официантом.

– Я тот, с кем вы сейчас говорите. – Уклончиво ответил он. – Какая разница, кто я? Я здесь работаю… Да, кстати, видите эту парочку у окна? – Я растерянно кивнул. – Сделайте одолжение: не пытайтесь с ними поздороваться. Они будут вам рады, но…

Одним словом, если вы не хотите, чтобы этот прекрасный мир все-таки рухнул, вы выйдете отсюда, как ни в чем не бывало.

– А кто они? – Тихо спросил я. – Я отсюда не могу разглядеть…

– И не надо! – Решительно отрезал он. – Могу сказать только, что эта милая дама с вашей помощью проиграла один забавный спор… Кажется, сейчас она собирается расплатиться.

Я увидел, как женщина, сидящая у окна, дотянулась через стол до своего спутника и звонко чмокнула его в щеку.

– Символическая расплата. – Прокомментировал официант. – Старик Один куда великодушнее, чем может показаться при первом знакомстве. Так вы выполните мою просьбу?

– Да, конечно. – Кивнул я. – Я бы и сам не стал к ним приставать…

Когда-нибудь, в другое время, в другой жизни… Но не сейчас!

– Это правильно. – Одобрительно сказал официант.

Я поднялся со стула и с трудом передвигая ватные ноги направился к выходу. Он критически оглядел меня с ног до головы и придержал за локоть.

– Вы замерзнете. Подождите, я дам вам свое пальто.

– Замерзну? – Изумился я. – Май месяц, и у меня довольно теплый свитер…

– Не май а декабрь. – Официант сочувственно покачал головой. – Двадцать пятое декабря – а вы как думали?

Я грузно опустился на стул и молча сидел, с тупым любопытством прислушиваясь к звону в собственной голове, пока он не принес мне старенькое черное пальто. Оно оказалось немного широко и коротковато, но жить было можно.

– Счастливого Рождества, герр Макс! – Весело сказал официант, почти силком выставляя меня за дверь. – Как вам мой подарочек?

Косточки сладких плодов в моем кисете по-прежнему остаются гладкими, как чело дурака: у меня больше нет моих рун, кроме одной – непостижимой пустой руны Вейрд, страшную и сладкую силу которой мне довелось изведать в полной мере…

Теперь мне ведомо, что она означает. Я понимаю, что имел в виду Макс, когда говорил, что от него прежнего ничего не осталось: это были не пустые слова. От меня прежнего тоже не осталось ничего – разве что мои воспоминания об Одине, которым я был когда-то, смутные и размытые, словно моя бесконечно долгая жизнь и невероятные события, положившие ей конец – всего лишь старая сага, в которой реальные события причудливо переплелись с необузданной фантазией рассказчика.

Теперь мне приходится иметь дело с людьми куда чаще, чем прежде, и я постепенно начинаю понимать, почему странный незнакомец в зеленом плаще называл предстоящую нам жизнь в этом мире наказанием – впрочем, я все равно ни о чем не жалею! Впервые на моем веку мне приходится зарабатывать на жизнь, и поначалу это показалось мне захватывающим приключением – впрочем, я довольно быстро привык к такому положению вещей. Забавно: сейчас я как раз перевожу "Эдду" со староисландского на немецкий и заодно стараюсь внести некоторые поправки в писания бедняги Снорри. Надо отдать ему должное: он приложил все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы не слишком переврать мои речи, но ведь он – всего лишь человек, так что без ошибок не обошлось…

Я несколько раз видел Афину – наша старая дружба все еще дорога нам обоим, но судьба упорно разводит нас в разные стороны, и это, наверное, правильно: прошлое должно оставаться прошлым, особенно наше прошлое, которое лучше не будить – по крайней мере, до поры, до времени! Иногда по ночам меня будит ее совиный крик: эта сероглазая все не может решить, кем ей следует оставаться – женщиной, или птицей, поэтому то и дело меняет свои обличья, совсем как в те дни, когда ей нравилось казаться загорелым двойником Марлона Брандо. (Из любопытства я пересмотрел все фильмы с участием этого актера, но так и не понял, почему Паллада так дорожила возможностью быть его точной копией…) Когда я хожу по улицам, я внимательно вглядываюсь в лица прохожих. Где-то под этим небом бродит мой бывший враг, мой верный друг и спаситель – тот, кого Вельва называла Суртом, кто должен был погасить солнце и положить конец моим (и не только моим) дням на этой прекрасной земле… Я совершенно точно знаю, что однажды он вынырнет мне навстречу из вагона подземки, или усядется рядом со мной в пивном баре, положит руку мне на плечо, снисходительно одарит меня легкомысленной улыбкой – вроде тех, что порой чертовски действовали мне на нервы – и как ни в чем не бывало спросит: "ну и куда ты тогда подевался, Один? У меня были такие хорошие планы! Ну да ничего, еще не поздно – вот послушай…"