Макс Фрай: Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К

... призвав косноязычного Моисея к пророческому служению, Яхве велит ему взять Аарона своим толмачом. В предании роль Аарона вторична: его призвание опосредствовано участием в миссии Моисея.

Странная участь Аарона отразилась в моей судьбе, как в тусклом квадрате зеркала, пригодном разве что для поспешного бритья поутру. Подобно моему предшественнику, я не страдаю косноязычием; как и у него, у меня отродясь не было собственной «великой миссии». Нерадивый, непутевый, но истово преданный своему господину толмач, вот уже несколько лет, прикусив от усердия кончик языка, я перевожу на язык слов экстатическое бормотание невидимого «косноязычного Моисея», ошивающегося где-то поблизости чуть ли не со дня моего рождения. Смысл его почти нечленораздельного лепета порой темен и невнятен даже для меня самого. Старомодный поэт, помешанный на сентиментальных банальностях, назвал бы моего Моисея «музой», но какая, к черту, муза, из этого неистового старца с тяжелым характером?!

Как и всякий человек, посвятивший себя созданию текстов, сам по себе я ничего не значу, и мой посох не превратится в змею на глазах изумленного фараона, если я дерзну совершить сей подвиг самовольно. Но пусть только последует приказ моего неукротимого Моисея — и не три, а тридцать три казни египетские нашлю я на первого, кто под руку подвернется, не потрудившись пролить слезу сочувствия над затрепанным «личным делом» своей жертвы. Я ненавижу принуждение и прихожу в ярость от любой, даже дружественной попытки вмешаться в мою жизнь, но когда поблизости появляется мой Моисей, я становлюсь ретивым служакой. Я готов покрасить траву у забора и рассчитаться на «первый-второй», если только он пожелает. Я могу не часами — столетиями! — поддерживать воздетые руки моего босса, господина и повелителя: пусть он молится своему загадочному суровому богу, если уж мне не дано. Его косноязычное бормотание достигает не слишком чутких ушей той силы, по воле которой делает свои вдохи и выдохи Вселенная, а моя гладкая речь — только для человеческого слуха, так уж все устроено.

А порой, когда зимняя ночь оказывается слишком уж долгой, и я всем телом ощущаю тяжесть зыбучих песков утопившего меня времени, я — могущественный раб, по прихоти своего господина смиренно превративший в змей не одну тысячу посохов! — прошу судьбу об одном: лишь бы не выяснилось в самом конце пути, что никакого Моисея никогда не было...

«...существует суфийский миф об абдалах — скрытых святых, управляющих миром...»

— Я отношусь к предсказателям настороженно...

— Угу, они все врут.

— Ну, некоторые врут, конечно, но не о них речь. Я говорю о настоящих.

— А есть настоящие?

— Почему нет? Если есть подделки, где-то должен быть оригинал.

— Странный подход.

— Подход как подход.

— Но ты же сам говоришь, что относишься к ним настороженно?

— Ну... Скорее с опаской. У меня есть теория...

— Теория? Тиорея, диарея...

— Цыть! Внимай и трепещи. Я думаю, что судьба человека вполне пластична и подлежит переделке. Но только до тех пор, пока она не сформулирована. Пресловутая свобода выбора имеет место лишь на диких пустошах судьбы, пролегающих между возделанными, описанными и напророченными участками... Конечно, не обязательно быть великим пророком, чтобы прибить чужую жизнь гвоздями к очередному событийному забору...

Я стараюсь не для Мика, коего давно причислил к разряду наиболее бессмысленных собеседников, и не для Наташки, которая, кажется, спит. Просто меня несет (несет меня лиса сквозь дикие леса, ага). Чуден Макс при тихой погоде, и редкая птица долетит до середины моего монолога.

— Вот смотри, — продолжаю, не обращая внимания на младенческую муть в глазах заскучавшей жертвы. — Предположим, ты проснулся утром, грохнул чайник на плиту, пошел умываться. Ты сонный, ничего еще не соображаешь. В этот момент предстоящие тебе события и вещи, которые никогда с тобой не случатся, тождественны, они смешаны в одну большую кучу под условным названием «возможное». И тут на кухню выходит твоя маман и начинает нудить: опять проспал, троллейбусы ходят плохо, опоздаешь в институт, у тебя первая пара — сопромат, а Алексей Никитич давно на тебя сердит, ой, смотри, допрыгаешься; а когда тебя домой ждать, небось опять ночью заявишься от своего Макса, будешь винищем вонять на весь подъезд... Ну и так далее, по полной программе — что ты свою матушку не знаешь?