Чак Паланик - Удушие

Когда люди сигналили и смотрели через окна на них, о которых сообщали по радио, глупый маленький мальчик считал, – такое значит быть знаменитым. Пока сигналы машин не разбудят её, мальчик махал рукой. Он вспоминал жирного Тарзана с обезьяной и каштанами. То, как мужчина способен был удержать улыбку. То, что унижение будет унижением, только если ты сам решишь страдать.

Маленький мальчик улыбался навстречу всем злобным лицам, которые его разглядывали.

И наш маленький мальчик слал воздушные поцелуи.

Только когда в сигнал трубил грузовик, мамуля вскакивала и просыпалась. Потом снова тормозила и целую минуту откидывала с лица большую часть волос. Заталкивала в ноздрю белую пластиковую трубку и втягивала её. Проходила ещё минута бездействия, прежде чем она вытаскивала трубку и щурилась на маленького мальчика, торчащего рядом с ней на переднем сиденье. Щурилась на новоявленные красные огоньки.

Трубка была тоньше тюбика её помады, с нюхательной дырочкой на одном конце и чем-то вонючим внутри. После того, как она её нюхала, на трубочке всегда оставалась кровь.

– Ты в каком? – спрашивала она. – В первом? Во втором классе?

В пятом, отвечал маленький мальчик.

– И на этой стадии твой мозг весит три? Четыре фунта?

В школе он был круглым отличником.

– Так значит тебе сколько? – спрашивала она. – Семь лет?

Девять.

– Ладно, Эйнштейн, всё, что тебе рассказывали в этих приёмных семьях, – говорила мамуля. – Можешь смело забыть.

Сказала:

– Они, приёмные семьи, не знают, что важно.

Прямо над ними на месте завис вертолёт, и мальчик наклонился, чтобы смотреть прямо вверх через синюю полоску наверху ветрового стекла.

По радио рассказывали про золотой “Плимут Дастер”, который заблокировал проезд по центральной полосе шоссе. Машина, говорили, видимо, перегрелась.

– В жопу историю. Все эти ненастоящие люди – самые важные люди, о которых ты должен знать, – учила мамуля.

Мисс Пэппер Хэйвиленд – это вирус Эбола. Мистер Тернер Эндерсон означает, что кого-то вырвало.

По радио сказали, что спасательные службы отправились помочь убрать заглохшую машину.

– Все вещи, которым тебя учили по алгебре и макроэкономике – можешь забыть, – продолжала она. – Вот скажи мне, что толку, если ты можешь извлечь квадратный корень из треугольника – а тут какой-то террорист прострелит тебе голову? Да ничего! Вот настоящее образование, которое тебе нужно.

Другие машины клином объезжали их и срывались с места, визжа колёсами на большой скорости, исчезая в другие края.

– Я хочу только, чтобы ты знал больше, чем всякие там люди сочтут безвредным тебе сообщить, – сказала она.

Наш мальчик спросил:

– А что больше?

– А то, что когда думаешь об оставшейся тебе жизни, – ответила она, прикрыв газа рукой. – Ты никогда по-настоящему не заглядываешь дальше, чем на пару предстоящих лет.

И ещё она сказала такое:

– К тому времени, когда тебе наступит тридцать, твой худший враг – это ты сам.

Ещё она сказала такую вещь:

– Эра Просветления закончилась. И живём мы сейчас, что называется, в Эру Раз-просветления.

По радио сказали, что о заглохшей машине уведомили полицию.

Мамуля включила радио погромче.

– Чёрт, – произнесла она. – Умоляю, скажи мне, что это не мы.

– Говорят – золотой “Дастер”, – отозвался мальчик. – Это наша машина.

А мамуля ответила:

– Это показывает, как мало ты знаешь.

Она открыла свою дверцу и скомандовала проскользнуть и выйти с её стороны. Посмотрела на быстрые машины, которые проезжали мимо них, стремительно исчезая вдали.

– Это не наша машина, – заявила она.

Радио орало, что, кажется, пассажиры покидают транспортное средство.

Мамуля помахала рукой, чтобы он за неё схватился.

– Я тебе не мать, – сказала она. – Вообще, даже близко.

Под ногтями у неё тоже была засохшая кровь.

Радио орало им вслед. “Водитель золотого “Дастера” и маленький ребёнок сейчас подвергают себя опасности, пытаясь проскочить сквозь четыре полосы дорожного движения”.

Она сказала:

– Похоже, у нас около тридцати дней, чтобы наскладировать весёлых приключений на всю жизнь. А потом истечёт срок у моих кредиток.

Сказала:

– Тридцать дней – если нас не поймают раньше.

Машины гудели и уклонялись. Радио орало им вслед. Вертолёты ревели над головой.

И мамуля скомандовала:

– А теперь – прямо как с вальсом “Дунайские волны”, крепко возьми меня за руку, – сказала. – И не думай, – сказала. – Только беги.