Чак Паланик - Удушие

Смотрит на меня.

Старуха ушла. Дверь часовни защёлкивается у меня за спиной.

– Смешно и грустно, – продолжает Пэйж. – То, как мы не можем ужиться с вещами, которые не в силах понять. То, как мы берём и отвергаем что-то, если не можем найти ему объяснение.

Сообщает:

– Я нашла способ спасти твоей матери жизнь, – говорит. – Но ты можешь не одобрить.

Пэйж Маршалл начинает расстёгивать пуговицы халата, и в разрезе показывается всё больше и больше кожи.

– Ты можешь счесть идею совершенно отталкивающей, – говорит.

Она распахивает халат.

Под ним она голая. Голая и белоснежная, как кожа у её волос. Белая, обнажённая и всего в четырёх шагах. И её очень даже можно. И она плечами выбирается из халата, так что тот ниспадает сзади, по-прежнему свисая с её локтей. Её руки остаются в рукавах.

Тут же все те тугие мохнатые тени, куда до смерти хотелось попасть.

– У нас есть только этот узенький промежуток для удобного случая, – говорит она.

И делает шаг ко мне. Всё ещё в очках. Ноги её по-прежнему в белых туфлях на платформе, только здесь они кажутся золотыми.

Я был прав насчёт её ушей. Сто пудов, сходство потрясает. Ещё одна дырочка, которую ей не заткнуть, спрятанная и украшенная оборками кожи. Обрамлённая мягкими волосами.

– Если ты любишь свою мать, – говорит. – Если ты хочешь, чтобы она жила, ты должен сделать со мной это.

Сейчас?

– Пришло моё время, – говорит она. – У меня такой густой сок, что в нём ложка стоять будет.

Здесь?

– В другом месте мы увидеться не сможем, – говорит.

Её безымянный палец так же гол, как и всё остальное. Интересуюсь – она замужем?

– У тебя с этим какая-то проблема? – спрашивает. На расстоянии вытянутой руки изгиб её талии, спускающийся вниз по контуру её зада. Настолько же близко полочки обеих грудей с выпирающими чёрными пуговками сосков. Всего на расстоянии моей руки горячее местечко, в котором соединяются её ноги.

Отвечаю:

– Не-а. Нет. Какая там проблема.

Её руки берутся за мою верхнюю пуговицу, потом за другую, ещё за другую… Её руки сбрасывают рубашку мне через плечи, и та падает на пол позади меня.

– Просто чтобы ты знала, – говорю. – раз уж ты врач и все дела, – говорю. – Я вроде как излечивающийся сексоман.

Её руки отстёгивают пряжку у меня на ремне, и она отзывается:

– Значит, делай то, что должно естественно следовать.

От неё не пахнет розами, лимонами или хвоей. Вообще ничем таким не пахнет, даже кожей.

Пахнет от неё влагой.

– Ты не понимаешь, – говорю. – У меня было почти целых два дня воздержания.

Она горячо сияет в золотом свете. И всё равно у меня такое чувство, что если поцеловать её в губы, то они прилипнут, будто к ледяному металлу. Чтобы притормозиться, думаю про базально-клеточную карциному. Воображаю импетиго бактериальной инфекции кожи. Язвы роговицы.

Она тянет моё лицо себе в ухо. А мне в ухо шепчет:

– Отлично. Это делает тебе честь. Но что если ты отложишь выздоровление до завтра…

Стаскивает с моих бёдер штаны и говорит:

– Хочу, чтоб ты наполнил меня своей верой.

Если будете в холле гостиницы, а там заиграет вальс “Дунайские волны” – валите к чертям оттуда. Не думайте. Бегите.

Сейчас уже ни о чём не скажут прямо.

Если будете в больнице, а в раковую палату вызовут сестру Фламинго – не приближайтесь к тем местам. Сестры Фламинго нет. И если вызовут доктора Блэйза – такого человека тоже нет.

В больших гостиницах этот вальс означает необходимость эвакуировать здание.

Почти во всех больницах сестра Фламинго значит пожар. И доктор Блэйз значит пожар. Доктор Грин означает самоубийство. Доктор Блю означает, что кто-то перестал дышать.

Все эти вещи мамуля рассказывала глупому маленькому мальчику, пока они сидели в потоке машин. Вот когда ещё у неё начала ехать крыша.

В тот самый день малыш сидел в классе, а леди из учительской заглянула сказать ему, что его вызов к стоматологу отменили. Минуту спустя он поднял руку и попросил разрешения выйти в туалет. Никакого вызова никогда не было. Ясное дело, кто-то позвонил и сказал, мол, они от стоматолога, но это был тайный сигнал. Он вышел в боковую дверь через столовую, и там в золотой машине ждала она.

То был второй раз, когда мамуля вернулась забрать его.

Она опустила окно и спросила:

– Знаешь, за что мамочка всё это время сидела в тюрьме?

– За перепутанную краску для волос? – сказал он.

См. также: Злоумышленное нанесение ущерба.