Всеволод Иванов - ИМПЕРАТРИЦА ФИКЕ

- Ну и умора, - смеялся Алексей, - одно слово… Петька-то плачет, трясется. За Лизавету все просит. В Ропшу ему надо…

- Брат, - сказал, понизив голос, Григорий, - Катя мне давече сказывала, как ты поехал… Тебе его охранять придется. Так ты его так и охрани, чтоб мне на Кате жениться можно было… Понятно?

- Понимаю! Тогда, значит, все мы, Орловы-братья, в великие князья выйдем? Так, что ли? А ты?

- Посмотрим, - самодовольно улыбнувшись, ответил Григорий.

Скоро большая карета с византийским орлом на двери, с опущенными шторками повезла Петра Федоровича на мызу Ропша, за 25 верст от Петергофа. Возле кареты скакали Алексей Орлов, князь Барятинский, капитан Пассек, полковник Баскаков, капрал Григорий Потемкин да еще конногренадеры.

А императрица Фике вернулась в Петербург. Дел было много.

Перебралась теперь в Зимний дворец, заняла там покои в восточном крыле, выходящие окнами на Неву. Восстановила порядок во дворце - нельзя же было пускать туда подлый народ, как это было в первый день переворота! Надо было приниматься за дела. И Екатерина целые дни проводила в кабинете за небольшим письменным столом красного дерева с бронзой.

И в этом кабинете, а не в соседней аудиенц-зале Фике приняла на второй же день после своего восшествия прусского посланника барона Гольца: обстановка должна была располагать к интимности.

Барон Гольц подошел к ее руке, остановился в поклоне и посмотрел в лицо императрицы. Она сидела светло, ясно улыбаясь, повернувшись к нему из кресла, играя лебединым пером. «Государыня все время работает!» - так и говорила эта поза.

«Тут уж не придется скакать на одной ножке и толкать друг друга под зад коленкой!» - подумал Гольц.

Он поздравил императрицу со счастливым событием, и та ответила ему кивком головы и теплым, веселым взглядом.

- Где же теперь государь? - спросил Гольц. - Его величеству моему королю будет угодно знать это!

- О, здесь нет секрета! Государь, как мне сегодня доложили, немного занемог, но в общем чувствует себя хорошо. Он в Ропше, на своей мызе… Все зависит от него самого… Как жаль, что он не сумел установить добрых отношений со своим народом!

- Но как же ваше величество смотрит на будущие отношения с Пруссией и с его величеством прусским королем!

- Барон, я буду совершенно откровенна с вами! Нам нельзя иметь недоговоренностей. Я со своей стороны сделаю все, чтобы сохранить прежнюю нашу старую дружбу с его величеством… Все условия заключенного мира остаются в полной силе. Пусть его величество будет совершенно спокоен: королю не придется ссориться со мной… Я уже указала графу Чернышеву в Париже заявить об этом его величеству. Больше того. Мне было донесено, что в последнее время фельдмаршал Салтыков стал всюду в Пруссии снимать прусское управление и заменять его русским. Да, сие с условиями мира совершенно не согласно. И мною уже подписан указ Салтыкову: всю Пруссию немедленно от нашего ее занятия освободить… Мирный договор - это генеральный план наших будущих отношений! А потом, богу помогающу, умрет Август Саксонский, король Польский, и мы с королем Прусским Польшу умиротворим…

- Каким образом, ваше величество?

- Хм! - улыбнулась Екатерина Алексеевна. - Умиротворить Польшу - это значит разделить ее… Дать ее шляхте не одного, а нескольких королей. И отсюда вы, барон, можете видеть, как мы твердо наше слово держим. Сообщите о сем его величеству королю…

Барон Гольц возвращался из дворца совершенно восхищенным, очарованным. «Великая женщина! - думал он - Она мудрая. С ней куда легче иметь дело, чем с ее супругом… Как будет доволен его величество. И правда, его величество всегда ожидал, что такой переворот может получиться. Он же предупреждал самого императора Петра - но как умно, как тактично предупреждал! Предупреждал так, что эти предупреждения не повредили его супруге… Какая мудрость! И так для Пруссии будет спокойнее. Никаких походов в Данию, никаких скандалов в Европе…» После того как Гольц откланялся, императрица схватила листок бумаги и тут же написала фельдмаршалу Салтыкову.

«Граф Петр Семенович! Получите указ об освобождении Пруссии нашими войсками, извольте во внимание принять, что такова политика и что его нужно исполнять без особого внимания.

Екатерина».

Она позвонила:

- Кофе!

Фике любила черный кофе и такой, что из одного фунта мокко, положенного в кофейник, выходило всего две чашки. Кофе в саксонском фарфоре пах крепко, пряно, возбуждал нервы. И она снова обмакнула белое перо в золотую чернильницу в виде раковины.