Владимир Скороденко - Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи

Он услышал рядом голос Ролта:

— Ну, вот мы и пришли. Что говорили полицейские об этой ферме?

От неожиданности Тим моргнул и вздрогнул. Бородатые призраки голландских бюргеров, похожие на оловянных солдатиков, фигурки одетых в хаки англичан времен бурской войны растворились в сверкающем воздухе, и Тим увидел обсаженную высокими джакарандами аллею, которая вела к приземистой белой ферме.

— Что говорили? То же, что всегда. Перевернуть здесь все вверх дном и ничего не попортить. Жать на них на всю железку и не тронуть пальцем никого. — С неожиданной вспышкой гнева, из-за которой на этот раз вздрогнул сержант, он сказал: — Пусть бы лучше Холтье убежал, если Тарбэджа за это выгонят со службы. — Но тут же взял себя в руки. — Ладно… Окружайте ферму: Гаррел — налево, Филлитсон — направо, а сами пойдете со мной.

Кроваво-красные и рыжевато-оранжевые канны, яркие барбитонские маргаритки пламенели огнем на фоне низких сводчатых стен веранды, затененной ветвями гуайавы и гранадиллы; на ферме Редлингхойса «Моолфонтейн» точно так же, как во владениях Люйта и Ван Доорна, где они побывали перед этим, все дышало изобилием и в то же время было в образцовом порядке. Клипсваальские фермеры были самыми богатыми в протекторате и обосновались здесь раньше всех остальных.

Чернокожий слуга почтительно приветствовал Тима и Ролта: «Dag, mij baasies [7] Добрый день, господа (яз. африкаанс). », но продержал их на веранде чуть ли не десять минут. Когда из полутемной прохлады дома неторопливо появился наконец Редлингхойс, Тим изумился. И Люйт, и Ван Доорн, оба были дюжие, белесые, загорелые, в грубой фермерской одежде, которую носят все клипсваальские землевладельцы, как бы богаты они ни были. Редлингхойс же был высокий и тонкий, с черными, как у индуса, волосами, оживленным, умным лицом и изящными руками человека, скорей привыкшего перелистывать книжные страницы, чем натягивать вожжи. Он носил дорогой летний костюм, под которым виднелась шелковая рубашка абрикосового цвета, и курил, сигару. Тим подумал, что он скорее напоминает владельца сахарной плантации где-нибудь на Карибах, чем бура фермера. Не произнося ни слова, он стоял, слегка приподняв брови в знак учтиво насмешливого вопроса и с серьезной, но явно издевательской миной оглядывал посетителей с головы до ног.

— Мистер Редлингхойс? Боюсь, нам придется обыскать вашу ферму. Мы ищем беглого преступника, который, может быть, где-то здесь спрятался.

Тим запинался, стараясь поскорей проговорить вызубренный текст — по указанию полиции нужно было делать вид, будто никто и не думает подозревать Редлингхойса в укрывательстве — и все время чувствуя на себе иронический взгляд владельца фермы, еще больше маялся, сознавая, каким чучелом он кажется в своем измазанном мундире, потный, с грязным лицом и руками рядом с этим спокойным, элегантным человеком, много старше, богаче и самоувереннее его. Наконец он договорил, вытащил из кармана измятый ордер и протянул Редлингхойсу:

— Вот…

— Да, да, я знаю. — Мистер Редлингхойс говорил по-английски четко и бегло и в отличие от своих соседей лишь с еле уловимым южноафриканским акцентом. — Подписано, я полагаю, Тарбэджем?

— Да, сэр.

Тим дернулся и покраснел. Совсем не так он должен обращаться к бурскому фермеру, но Редлингхойс держался с ним как старший чином офицер, и Тим невольно ответил ему как начальству.

— Ну-с, так вы, наверное, хотите начать обыск? Вы, я думаю, уже побывали у мистера Люйта и мистера Ван Доорна?

— Да. Мы только что с фермы мистера Люйта.

— И ничего не нашли там, конечно. Здесь вы тоже ничего не найдете. Вам не кажется, что было бы умнее пожалеть свое и наше время?

Тим услышал, как сзади него Ролт резко втянул в себя воздух. Ролт был в некоторых отношениях неплохим сержантом — он в избытке обладал свойством, которое делает британского солдата таким грозным противником, — ксенофобией островитянина, тщательно культивирующего в себе инстинктивную ненависть, недоверие и презрение ко всем иностранцам. Ролт, наверное, был бы доволен, если бы лейтенант как следует врезал этому наглому буру, возможно, он даже считает, что это нужно сделать невзирая ни на какие последствия, и будет презирать Тима, если тот не ударит Редлингхойса.

И вдруг — уже не в первый раз за время службы в армии — Тим почувствовал, что он в тупике. Что бы он ни сделал, его непременно осудят и начальство и подчиненные, а если он не сделает ничего, его опять же осудят. Здесь повторялось то же, что на Кипре, а он устал, устал, устал. У других в его возрасте работа как работа, четко очерченные обязанности, и, если их добросовестно выполнять, можно преуспеть в любой из областей, а он…