Йицхак Ави-Давид - Рассказы израильских писателей

— Нет, это ты врешь! Ты хотел отнять у него хлеб.

— Хлеб? — с деланным удивлением переспросил Нисим. — Очень нужен мне его хлеб.

— Ну, я-то тебя знаю! — повернулась к нему мать. — Ты у нас мастер на такие штучки!.. Говорила я вам, ведите себя смирно. А вы что делаете? Приставить к вам полицейского, что ли? Мало того, что я целый день работаю как вол, прихожу домой разбитая, без сил… и дома от вас ни минуты покоя нет. Только и слышишь крик да перебранку. Черт бы вас всех побрал!

— И она еще вмешивается! — набросился Нисим на сестру. — Она нас всегда бросает и уходит играть с подружками, а еще жалуется! Дрянь такая!..

— Хватит! — цыкнула на детей мать. — А как Саадия? Он ведь вел себя хорошо?

— Такой же разбойник, — ответила Мазаль. — Все время бегает по улице, с одной панели на другую. А кругом машины. Просто чудо, что до сих пор его не раздавило. А сегодня опять чуть не попал под колеса. Он очень нехороший, мама. Если б ты знала! Срывает у детей шапки и бросает их на мостовую под автобусы, а дети бегут за шапками. Сегодня днем какая-то машина чуть было не раздавила сразу двоих!

— Чтоб тебе провалиться! — повернулась Наама к Саадия. Это был четырехлетний мальчуган, на вид тихий, даже застенчивый. — Это правда? Мне ты говоришь, что идешь в синагогу, а сам шляешься черт знает где. Я тебе всегда верила, а ты, оказывается, хулиган и обманщик!.. Погоди, я тебе покажу!

Тут Наама увидела свою самую младшую дочурку, двухлетнюю рахитичную девочку с большим животом и кривыми ножками. Малышка ковыляла ей навстречу, переваливаясь с боку на бок, как утка.

— Иди, иди ко мне, маленькая моя! — Лицо матери просветлело. Она нагнулась и, взяв девочку на руки, стала ее целовать и нежно гладить. — Где ты была, радость моя? Чем кормила тебя сегодня твоя сестра, ненаглядная моя?

— Дай мне копеечку, хочу стручков, — пролепетала малышка, обвив шею матери своими тоненькими ручонками. — Дай копеечку.

— Дать копеечку? Ты хочешь стручков? — Мать нежно прижала девочку к груди, покрывая поцелуями. — Пойди к лавочнику и скажи, чтобы он дал тебе стручков, а я потом с ним расплачусь.

— Не пойду! — Малышка сморщила личико; казалось, она вот-вот расплачется. — Он мне не даст.

— Даст, моя ненаглядная, не бойся. Нет у меня сейчас копеечки. А он даст. Он мне верит и всегда дает в долг. Я с ним вчера расплатилась. Ты скажи ему: «Мама просила дать мне стручков на копеечку». И он даст.

Когда они вошли в дом, дети схватили корзину и начали в ней рыться. Тщательно исследовав ее содержимое, они извлекли из корзины несколько помидоров, огурцов и кулек с чечевицей.

— Положите на место! — закричала на них Наама. — Это на ужин и на завтрак.

— Дай нам по полпомидора! — стали наперебой, жалостливыми голосами упрашивать ее дети.

— Нет, не сейчас. Обождите немного. Это на ужин. Каждый получит свою долю. А я еще сварю чечевицу. Я купила на рынке чечевицу.

— Пожалуйста, мамочка, по одной половинке, только по половинке, — настойчиво требовали дети. — Нам хочется сейчас.

Мать отрезала каждому из детей по ломтю хлеба и по половине помидора. Пока дети с аппетитом уплетали хлеб, она разожгла примус и поставила варить чечевицу. Потом зажгла лампу и стала собирать грязное белье, чтобы ночью, когда все уснут, заняться стиркой. Тем временем вернулась с работы ее старшая дочь, шестнадцатилетняя Румье.

— Хорошо, что ты пришла, доченька, — выпрямилась Наама, почувствовав, что у нее сильно ноет спина. — А то я уже совсем сбилась с ног. Как быть со стиркой? Взгляни только, какая груда! Я прямо полуживая, еле на ногах держусь. Когда мы успеем все это выстирать? Не иначе как ночью. Хорошо, что ты пришла, доченька. Ты мне поможешь?

— Хорошо, мама, я тебе помогу, — ответила Румье, окруженная ребятишками, с шумом и гамом цеплявшимися за ее платье. — Я понимаю, тебе тяжело. Но сейчас я должна идти в вечернюю школу.

— Ох, ты, горе мое! — Наама в отчаянии всплеснула руками. — Кто же мне поможет? Взгляни, какая груда!

— Но я сейчас должна идти на занятия. Вот когда вернусь из школы, обязательно помогу.

— Наверно, после того, как я подохну, ты придешь мне помогать?..

— Что же делать?

— Ладно, иди, тебе виднее. — Теперь в голосе матери звучали не только нотки укоризны, но и одобрения. Выговаривая дочери, она в то же время как бы оправдывала ее.

Румье с минуту постояла в нерешительности, раздумывая, за что ей взяться. Потом торопливо вышла во двор и принесла два ведра воды. После этого она быстро переоделась, подкрасила губы, посматривая в ручное зеркальце, и вышла из дому.