Кнут Гамсун - Архиплут

В эту ночь я снова встретил её; она жила там, внизу.

Она стояла в воротах и заговорила со мной шёпотом. Я не мог ошибиться, — я слышал её голос, я узнал её красный шрам. Но, Боже мой, как она растолстела!

— Идите сюда, это я, — сказала она.

— А это я. Как ты, Элина, выросла, — сказал я.

— Выросла? Что за пустяки!

Ей болтать некогда. Если я не намерен войти к ней, так нечего мне дольше стоять здесь и других отваживать.

Я назвал своё имя, напомнил ей задний двор, маленькую Ганну, всё, что я знал.

— Давайте, войдём в комнату, поболтаем с вами, — сказал я.

Когда мы вошли, она сказала:

— Поставили бы что-нибудь выпить, а?..

Вот какой она была.

— Вот если бы Ганна была теперь с нами! Посидели бы мы втроём, о том, о сём поболтали бы.

Она крикливо рассмеялась.

— Какой вы вздор несёте! Прямо как ребёнок!

— Разве вы никогда не вспоминаете Ганну? — спросил я.

Она с бешенством плюнула.

— Ганна, Ганна! Вечно вы с Ганной! Не считаю ли я её всё ещё ребёнком! Всё это с Ганной осталось далеко позади, и чего там ещё язык чесать об этом! Лучше бы заказали чего-нибудь выпить.

— Охотно.

Она встаёт и выходит в другую комнату.

Кругом из соседних комнат слышны голоса, шум пробок, брань, тихие вскрикивания. Двери открываются и закрываются, то и дело в коридоре зовут прислугу и отдают ей какие-то приказания.

Элина вернулась в комнату; она захотела посидеть у меня на коленях, закурила папиросу.

— Почему мне нельзя посидеть у тебя? — спросила она.

— Потому что я не этого хочу от вас, — ответил я.

— Ну, так заплатите за вино и уходите.

Я сказал:

— Посидим спокойно и поговорим. Конечно, я уплачу вам за это время.

И я дал ей денег, — не знаю сколько, но довольно много.

Она сразу присмирела, стала послушна и тихо уселась. Но разговор у нас не клеился. Когда я задавал ей какой-нибудь вопрос, она, прежде чем ответить, затягивала какую-нибудь песенку или закуривала папиросу. О прошлом она и слышать не хотела. Скверный, грязный двор — есть о чём вспоминать! А можно ей позвать жену служителя — она там в коридоре — дать ей стакан вина?

— Конечно, можно.

— Я вам скажу, жена служителя — это моя мать. Она для услуг при нас, при девушках. Это я ей помогла поступить на это место. Она здесь здорово зарабатывает.

Она отнесла стакан вина в коридор и вернулась обратно.

— Твоё здоровье, старый друг! — сказала она.

Мы выпили вина.

Ей опять захотелось сесть ко мне на колени.

— Верно, вам всё-таки уже надоело здесь? — спросил я.

— Надоело? Нет. А почему мне нельзя посидеть у тебя?

— Вы здесь давно?

— Не знаю точно. Э, да всё равно! Твоё здоровье!

Мы выпили. Потом она опять без голоса затянула какую-то глупую песенку, что-то из обозрения.

— Где вас научили этой песне?

— В Тиволи [2] Тиволи — здесь: увеселительное заведение в Христиании — концертный зал, сад с рестораном и аттракционами. .

— Вы там часто бываете?

— Да, когда есть деньги. А теперь у меня ни гроша. Хозяйка хотела с меня сегодня получить. Хозяйка так обирает нас, так много требует, что для себя у нас ничего не остаётся. Ты можешь дать мне ещё немного денег?

К счастью, у меня было немного, и я дал ей.

Она взяла деньги, но совершенно равнодушно, не поблагодарив меня; может быть, внутреннее чувство было у неё, и она затаила его. Она попросила меня потребовать ещё бутылку вина. Видимо, она собиралась основательно нагреть меня.

Вино появилось.

Теперь ей захотелось похвастать мной перед другими и пригласить сюда ещё несколько девушек, чтобы угостить их вином. Девушки пришли. На них были короткие, туго накрахмаленные юбки, которые шуршали при каждом движении, у них были обнажённые руки и короткие волосы.

Элина представила меня, — она хорошо помнила моё имя. Она с небрежным видом рассказывала, что я ей дал много денег, что я её добрый старый друг, и что она может попросить у меня столько денег, сколько захочет. Так было всегда. Ведь я человек богатый.

Девушки пили и тоже расшумелись; они говорили ужасно двусмысленные вещи, то та, то другая затягивала какую-нибудь песенку. Элина начинала ревновать, и когда я заговаривал с кем-нибудь из девушек, её тон становился ворчливым и нелюбезным. Но я нарочно обращался к другим девушкам, чтобы сделать Элину разговорчивее, — мне хотелось поглубже заглянуть в её душу. Но это возымело совсем не то действие: она откинула голову назад и сделала вид, точно занята чем-то. Потом она схватила кофточку, оделась и собралась уйти.