Натиг Расулзаде - Золотая монета

Отдав подушку в полное её распоряжение, он теперь клал под голову свой портфель, и, порой, просыпаясь среди ночи, приподнимал голову и подозрительно смотрел на нее, спящую, прислушивался к ее дыханию – спит ли на самом деле, не притворяется ли? Но она спала, спала тревожно, но тем не менее, не просыпалась вместе с ним, как некогда, когда никакой тревоги не испытывала, потому что рядом был он, когда она ощущала за своей спиной надежную опору, и сон ее был крепок, как у младенца, не озабоченного житейскими проблемами. Теперь он становился чужим ей, она стала бояться его, как раньше боялась остаться одна в этом чужом мире без него.

Чтобы не вызывать подозрений он в обнимку с портфелем остался сидеть до утра в зале ожидания железнодорожного вокзала, притворяясь, будто ждет ночного поезда. Она среди ночи, посмотрев на часы – было три часа – сама не зная, почему, куда, охваченная паникой, решила побежать в полицейский участок, чтобы разыскали его, может, что-то случилось, она привыкла к его поздним в последнее время возвращениям, но так поздно еще никогда он не оставался на улицах… Набросив на плечи старый келагай, она выбежала из дома, забыв надеть обувь, шел дождь, вокруг была непролазная грязь, она тут же у дома поскользнулась в луже, упала и ударилась животом о край соседского забора.

В больнице, когда она очнулась, медсестра, приняв ее за бездомную нищенку, безжалостно, как мясник заявила, что у нее случился выкидыш, мертвый ребенок, если не верит, ей могут показать, и что если она уже пришла в себя, нужно освободить эту койку. Она полежала еще немного, потом через силу встала и поплелась домой, то и дело останавливаясь от слабости и опираясь о стены домов, а придя легла на кровать, ничего не соображая и ничего пока не чувствуя, не в силах ни соображать, ни чувствовать.

Той ночью, он вдруг охваченный непонятным беспокойством, поднялся с места в зале ожидания, и будто кто-то подтолкнул его, вышел на улицу, торопливо зашагал куда-то, не понимая куда и зачем, ноги сами вели, и вскоре оказался в знакомом переулке, со знакомой на углу кучей мусора, и столь же знакомой дверью в стене.

Он потянул дверь на себя, но она не подалась. Тогда он толкнул ее внутрь, и дверь, тихо завизжав, будто ей делали больно, распахнулась и открылся вид на винтовую лестницу, каменные ступени которой были загажены плевками и окурками…

В этот миг дома она поднялась с кровати, чтобы выпить воды, голова кружилась, во рту пересохло и жажда уже давно мучила её. Наливая трясущейся рукой в стакан из чайника, она оглядела комнату и, словно только очнувшись, все вспомнила, провела рукой по животу и тут из горла её вырвался давно подавляемый нечеловеческий вопль, она потеряла сознание, упала на пол…

Он пошел вниз по лестнице, которая на этот раз была ярко освещена, увидел охранника, загородившего ему вход в зал, молча открыл портфель и показал ему содержимое, охранник почтительно отстранился, а он вошел в зал.

В зале, казалось, была все та же публика, что и в первый раз – роскошные дамы и пресыщенные господа во фраках и изумительно начищенной обуви. Он, опустив голову, медленно шел по залу, разглядывая ботинки незнакомцев, когда вдруг что-то поразительно знакомое показалось ему в одной из черных пар, он поднял голову, чтобы посмотреть в лицо обладателю знакомых ботинок, но лицо этого господина как раз в этот момент обволакивало облако табачного дыма из его благоухающей трубки. Господин прошел мимо, не обратив на него никакого внимания, а он нерешительно, но дрожа от жадности, страстно желая выиграть побольше, удвоить, утроить, удесятерить свой давний выигрыш, шагнул к столу с рулеткой…

Примерно через час он вышел на улицу без гроша в кармане, без портфеля, который неизвестно куда задевался, вышел, проигравшись в пух и прах, и, еще не понимая что с ним произошло, пребывая, как во сне, побрел оглушенный по улице. Был уже день, солнце ярко светило, ноги сами вели его к дому, и он дошел, дотащился, усталый, растерзанный, несколько раз от бессилия упав на мокрой после дождя улице, расшибив лицо, в разорванных на коленях брюках, но дошел, толкнул незапертую дверь своей каморки и первое, что привлекло его взгляд, это – висящая на его ремне, привязанном к балке потолка, жена, посиневшее лицо её с распахнутыми глазами, в уголке которых затаился страх, было обращено к нему.