Ангелина Злобина - Ход серой мастью (Сборник рассказов)

– Где? Да нет тут ничего… Тебе показалось.

Как меня изумляет это желание людей на всякий случай убеждать друг друга в сумасшествии! Неужели слабоумие – наименьшее зло?

Учительница меня изрядно помучила. Я утром прятал ключи – она, уже одетая для выхода, в плаще, с сумкой и перчатками в руках, металась по всей квартире, как бешеная курица, – искала. Я подбрасывал ключи на видное место – она хватала их, бормотала что-то, досадуя на свою рассеянность, и убегала. Я прятал её тапки – она ходила без тапок. Я ставил их к её кровати – надевала и шла умываться. Ничему не удивлялась.

По телефону она говорила коллеге:

– Перестань молоть чепуху! Просто я устала, всё забываю на ходу.

А сама завязывала на ножке журнального столика платок, наверное, чтобы упросить меня вернуть ей часы. Я тут же завязал платок ещё двумя узлами. Она, глядя в окно и не прерывая разговора с коллегой, рассеянно добавила ещё два. Невыносимое существо.

Только однажды, когда она, уходя на работу, оставила в углу комнаты блюдечко с молоком, я понял, что довёл её до отчаяния. Я положил в это блюдце сухой цветок апельсина – флердоранж. Прелестное название, не правда ли? А эффект был потрясающий, я и не предполагал, что в педагогах столько разнообразных драматических эмоций.

К вечеру квартира была свободна.

Вообще-то флердоранж я берегу, мне очень нравится его запах. Из-за него в моём тайничке за обувной полкой так приятно пахнет южным садом! Но одним цветком я решил поделиться с бедной учительницей. Мне жаль, что это её так напугало, могла бы отнестись как к посланию, метафоре, попытке изящно попрощаться. Не поняла. Всё-таки как мало в ней романтики!

Остальные жильцы менялись быстро – полоумная пожилая девушка в индийских нарядах, геймер с воспалёнными глазами, пара суетливых подружек, такие визгливые – фу!

Ещё был провинциальный музыкант с электрогитарой – этот светил под мебелью фонариком и раскладывал всюду крысиный яд, похожий на дроблёную канифоль. Вот дубина! Я себе собрал горсточку этого яда, грызу иногда ночью – он сладковатый, и от него видения.

Жильцы приходили и уходили, оставляя после себя подпалённый ароматический хлам, пакеты от сухих супов, окурки, закатившуюся в углы мелочь.

На следующий день после их ухода возникала Хозяйка, мыла комнату, звонила кому-то по телефону, жаловалась, а ночью похрапывала или рыдала в подушку. Я её никогда не беспокоил – не хотелось связываться. Неинтересно.

Жить одному – прекрасно! Я бы пел, но голос у меня никакой, я способен только вздохнуть или покашлять тихонько. Зато в пустой квартире можно быть видимым и ходить всюду, никого не опасаясь, а ночью лежать в лунном свете, раскинувшись в воздухе, как на песчаном склоне у озера. Лунный свет – это нечто особенное, от него в глазах появляется мягкий блеск, шерсть становится шелковистой, с искоркой, а мысли – чёрными, опасными, дремучими, как еловый лес в полнолуние.

Утром можно сидеть на подоконнике, наблюдая движение облаков, круговой облёт двора голубиной стаей, неспешное перемещение рабочих на стройке.

Днём я обследовал жилище, искал забытые или потерянные вещи и приносил их в тайник за обувной полкой. Моё убежище постепенно становилось похожим на маленький музей артефактов – медная пуговица, ресторанные визитки, чайная ложка из одного испанского отеля, пенковый мундштук, кисточка от румян, пачка с единственной уцелевшей сигаретой…

Особенно мне нравились оплавленная свечка в виде слона и сухой букет, это принесла в дом полоумная пожилая девушка в индийских одеждах. Гербарий предназначался для отпугивания злых духов, как я понял. Вообще-то букетов было два – лаванда и флердоранж. Но запах лаванды напомнил мне средство от моли, а вот аромат сухих цветов апельсина – очаровал! Я сразу решил, что заберу флердоранж себе, ещё когда эта дама со своим бородатым кавалером – тоже полоумным – задымили мне всю комнату восточными благовониями и бродили по углам с согнутыми проволочками в руках. Кажется, они хотели меня поймать. Поймали они в итоге друг друга и устроили такой шабаш на диване, что я почти без утайки вышел, взял букет и удалился к себе под ритмичные вопли и стоны двух эзотериков.

Флердоранж с тех пор хранится в моём уголке, напоминая мне жаркую южную весну: зелёную траву, цветущие деревья, синее небо, голубые тени, голубые горы вдали…

Странно, у меня ведь нет долгой памяти. Откуда я вообще знаю о каких-то садах? Я даже не помню, где я жил раньше. Может быть, я родился прямо здесь, в этой квартире? Интересно, от кого? Уж не порождение ли я Хозяйкиного депрессивного бреда… Всё может быть. Но иногда мелькает в голове что-то – яркое, необъяснимое, как короткий путаный сон: тихий смех, желтая пыльца на веснушчатом носу, глаза зелёные, а волосы красноватые, как медная проволока, волнистые, с блеском. За ухо заправлена веточка с белыми цветами и бутонами, похожими на крошечные пальцы в белых перчатках.