Хелен Брукс - Прости и не прощайся

Чрезмерной была обстановка — слишком интимная. Тишина, они одни в крохотном пространстве, душистый воздух, крупная фигура Форда совсем рядом и — и это не последнее обстоятельство — ее голое тело под халатом. Подобной ситуации она старательно избегала, пытаясь не видеть Форда последние мучительные месяцы. Да, ей не следовало впускать его в дом.

Мелани залпом допила вино и налила еще для храбрости. Бокал Форда был наполовину пуст, но он закрыл его ладонью, когда она хотела долить ему вина.

— Я за рулем, — коротко объяснил он и откинулся на спинку стула, заложив ногу за ногу. — Выкладывай свои условия. Не стесняйся.

Насмешка помогла ей. Она выпрямилась. Ей казалось, что она стоит на краю пропасти. Одно неверное движение, и она пропала.

— Но прежде… — Он нагнулся, взял ее руку, да так быстро, что она не успела отодвинуться, и сжал сильными пальцами кисть. Перегнувшись через стол, он спросил: — Ты все еще любишь меня, Нелл?

Форд Мастерсон весь в этом! Она должна была этого ожидать, быть начеку, потому что рано или поздно он застанет ее врасплох. Жесткость характера позволила ему в восемнадцать лет заняться недвижимостью, вложив в этот бизнес наследство, оставленное ему бабушкой. За шестнадцать лет фирма стала приносить многомиллионные доходы. Друзья считали его целеустремленным, непреклонным и бесстрастным. Враги награждали другими эпитетами, но даже они вынуждены были признать, что им лучше иметь дело с Фордом, чем с некоторыми мошенниками, работающими в этой сфере. Он мог быть безжалостным, когда того требовали обстоятельства, но его слово было надежным, что встречалось крайне редко в деловом мире, связанным с недвижимостью.

Мелани смотрела на лицо Форда, грубовато-красивое лицо, всего в нескольких дюймах от нее. В полутьме его глаза блестели как перламутр, но по ним ничего нельзя было понять.

— Форд, я же сказала, что не собираюсь обсуждать нас с тобой, — выдавила она.

— А я не прошу ничего обсуждать. Достаточно сказать «да» или «нет». — Черные брови насмешливо выгнулись.

Мелани покачала головой, и светлые волосы упали ей на лицо. Она выдернула руку из его пальцев.

— Это бессмысленно. Все кончено — у нас все кончено. Примирись с этим и живи дальше… как я. — И обозвала себя лгуньей.

— Ты так и не ответила на мой вопрос.

— Я не обязана отвечать. — Чтобы унять дрожь, Мелани взяла бокал с вином и сделала несколько глотков, надеясь, что рука не трясется. — Это — мой дом, не забывай. И правила устанавливаю я.

— Беда в том, что ты никогда не верила в счастливый конец. Ведь так, Нелл? — мягко спросил Форд.

Она вскинула голову, и он увидел, что она замкнулась. С ней так было всегда — спрятать свои мысли, отстраниться, но почти всегда ему удавалось пробить эту линию обороны, при помощи которой она обычно держала людей на расстоянии. Он знал, что у нее было нелегкое детство. Она осталась сиротой в три года и своих родителей не помнила. Вначале она жила с бабушкой по материнской линии, но когда та умерла год спустя, никто из других родственников не взял Мелани к себе. И последовала череда приемных родителей. Мелани для себя решила, что она трудный ребенок, сущее наказание. Когда Форд в нее влюбился, он хотел все исправить. И до сих пор хочет. Единственное препятствие — сама Мелани. А это очень трудное препятствие.

— Ты с первого дня нашего знакомства ждала, что мы расстанемся, — продолжал он все также спокойно. — Ждала, что у нас ничего не получится. Странно, что я сразу этого не понял — ведь было достаточно признаков.

— Я не понимаю, о чем ты, — сквозь зубы процедила она.

Он внимательно смотрел, как она допивает второй бокал вина. Ее голос и то, как она напряглась, говорили об обратном. Под маской сильной, деловой женщины, женщины с широкими взглядами, скрывалась другая Мелани. Испуганная. Он понял это в тот самый момент, когда пришел к мнению, что она никогда не верила, что они смогут начать заново. Она любила и доверяла ему — он это знал. Но он также знал, что эти чувства сделали ее ранимой и испуганной. Она была один на один со своими переживаниями всю жизнь до их знакомства — двадцать пять лет, — и эту прочную скорлупу трудно было разбить, но ему удалось. Она впустила его в свой мир. Правда, не очень далеко, а иначе они не находились бы сейчас в этой неразберихе.

— Вначале после несчастья я винил себя, — сказал Форд, — и ты это знаешь. Винил за то, что мы отдалились, за то, что каждый разговор обрывался или перерастал в ссору. Глупо, но я не понимал, что ты приняла решение не допускать меня к себе, и даже ядерный взрыв ничего не изменил бы.