Кэтрин Сатклифф - Одержимое сердце

Я подозревала, что он знает, кто я на самом деле, теперь признание этого вызвало у меня больший страх, чем тысяча угроз смерти. Я на короткое мгновение лишилась чувств. Когда я снова открыла глаза, то у меня еле хватило сил прошептать:

— Как давно ты знаешь?

— Я это заподозрил с самого первого раза, когда попытался писать твой портрет. Мне было трудно схватить сходство, в то время как в моем сознании и памяти было запечатлено одно лицо, а видел я другое.

Выпустив мои руки, Николас отвел локон черных волос, прилипших к моей щеке.

— Ты изменилась, Мэгги. Той девушке, в которую я влюбился два года назад, не пришло бы в голову мстить мне.

— Тому человеку, которого я полюбила два года назад, не пришло бы в голову травить меня, — возразила я.

Итак, мы лежали рядом, грудь к груди, бедро к бедру, и каждый выложил карты на стол. Наконец Николас соскользнул и лег рядом, правда, не убрав ноги с моего бедра и рукой все еще обнимая меня за талию.

— Мэгги, — сказал он наконец, — я хочу, чтобы ты меня выслушала. Время признаний пришло. Мы должны доверять друг другу. Я не пытался тебя убить. А это значит, что кто-то другой в этом доме пытался с тобой разделаться. И не один раз, а дважды. Разница в том, что во второй раз метили в нас обоих.

Я недоверчиво подняла бровь, отказываясь верить и даже посмотреть ему в лицо. Если бы я это сделала, я не смогла бы за себя поручиться.

— Чай был предназначен для нас обоих, — сказал он.

— Но его приготовил ты. Не станешь же ты это отрицать?

— Нет. А это значит, что яд добавили в молоко позже. Я налил его в кувшин сам.

— Полагаю, что этот яд витал над твоей головой, пока ты не отвернулся, а потом камнем упал в молоко и оказался там до того, как ты смог его обнаружить.

— Прекрати, кто-то пытался убить меня, и настроение у меня слишком скверное, чтобы выдержать твой сарказм.

— Итак, что же новенькое мы узнали?

— У тебя жало, как у осы, Мэгги. Я изо всех сил пытаюсь вспомнить, за что это я полюбил тебя тогда, когда увидел впервые.

— Потому что я была единственной женщиной, способной терпеть твою невероятную самонадеянность и высокомерие.

— Ага. Спасибо, что разъяснила.

— Не стоит благодарности.

Я не увидела, а скорее почувствовала его улыбку, скорее услышала в его голосе, потому что продолжала смотреть не на него, а в сторону. И в следующий момент его губы оказались у самого моего уха, и он сказал:

— Я вышел из кухни буквально на десять минут, чтобы проведать Матильду. Я ведь сказал, что она нездорова.

— Убедительное алиби. Чертыхнувшись, Николас вскочил с кровати и заходил по комнате.

— Черт возьми, если бы я хотел тебя убить, Мэгги, я спихнул бы тебя со скалы в бухте!

— Ты просто заговаривал мне зубы, убаюкивал меня ложным ощущением безопасности.

— Ради всего святого! Ты говоришь совсем как Брэббс.

— Он считает тебя безумцем.

— Напомни, чтобы я не забыл его поблагодарить, когда увижу в следующий раз.

Я перекатилась на противоположный край кровати, но отсюда мне было видно окоченевшее тельце Вельзевула. Вздрогнув, я заняла прежнее положение, выжидая следующего шага моего мужа.

Некоторое время он продолжал расхаживать по комнате: к окну от кровати, к двери от окна. Наконец он вытащил из кармана ключ и вставил его в замок. Мои глаза округлились, когда я услышала скрежет — он запер дверь изнутри.

«Итак, — подумала я, — вот оно. Начинается».

Когда Николас повернулся лицом ко мне, я спросила:

— Ты хоть разрешишь мне увидеть сына перед тем, как сделаешь это?

Милорд нахмурился:

— Скажи точнее, Мэгги, что ты имеешь в виду, говоря «это».

— Конечно, перед тем, как убьешь меня.

Он пробормотал какое-то ругательство, потом сделал шаг к кровати. Время будто остановилось — я вглядывалась в его лицо в трепетном свете свечи. Я не замечала в его лице ни гнева, ни горечи, как много раз прежде, после моего прибытия в Уолтхэмстоу. Да, я видела в нем боль и смущение, и беспокойство. И в этот момент у меня возникло сильное искушение поверить ему.

Когда он заговорил снова, голос его показался мне усталым и напряженным.

— Мэгги, я думаю, ты уже поняла, что кто-то систематически добавлял в мою пищу или питье наркотик.

Я продолжала молчать, и он снова выругался, и провел рукой по волосам.

— Неужели не ясно, что тот, кто отравлял меня, не остановится перед тем, чтобы убить меня?

— Нас, — поправила я. — И эти два события, возможно, не связаны друг с другом. Если кто-то хотел тебя убить, то мог бы попытаться это сделать давным-давно. Зачем надо было дожидаться момента, когда мы поженимся?