Кэтрин Сатклифф - Симфония любви

Мария Эштон стояла перед дверью домика при церкви, ожидая, когда она откроется. Чем скорее, тем лучше – хорошо бы побыстрее закончить с этим неприятным делом. На что она надеялась, откликаясь на подобное предложение? Отчаяние и надежда любого способны превратить в глупца. Да, ей придется дорого заплатить за эту надежду! Терзающая тело власяница покажется легким наказанием по сравнению с тем, что последует за этим «попранием приличий и веры», как выразился бы ее отец, викарий Эштон.

Опустив руку в карман юбки она достала грязную и мятую заметку, которую вырезала из «Лондон тайме» еще шесть месяцев назад.

«Предлагается работа. Требуется компаньон для совместного проживания. Обязанности домашнего учителя, сиделки. Йоркшир. Оплата в соответствии с квалификацией. Предпочтительно здоровый, сильный мужчина. Обращаться…»

Зажав в кулаке листок, Мария подошла к окну. Отвратительная погода. Отсюда она могла видеть остроконечную крышу своего дома, поднимающуюся из тумана на другом краю деревушки. Эта крыша выглядела необыкновенно роскошной по сравнению со скромными, крытыми соломой домиками, окружавшими добротное – благодаря непомерным поборам с прихожан – жилище викария Эштона.

В отличие от ее родного дома, сама деревня не представляла собой ничего особенного. Между плитами тротуара росла трава, а грачи, сидевшие на голых ветках деревьев, казались полусонными. Тишина и спокойствие наводили на мысль о кладбище, и это неудивительно, если принять во внимание, что викарий использовал любую возможность для искоренения греха легкомыслия и веселости. И как бы усугубляя мрачное настроение, на убогие домишки опустился густой белый туман – довольно редкое явление для расположенной на высоком холме деревни. Вместе с туманом в души жителей проникал глубокий холод.

Странно, но она не ощущала этого. Откровенно говоря, она оцепенела и вообще почти ничего не чувствовала.

– Я запрещаю! – внезапно раздался голос викария, и Мария, сжавшись, бросила взгляд на дверь, готовая в любую секунду обратиться в бегство. Но куда она пойдет? Ей не скрыться от гнева викария. Лучше сжать зубы и переждать бурю, как она всегда делала. Еще в детстве она поняла, что лучше подвергнуться наказанию, чем жить в постоянном страхе неизбежного разоблачения.

Из соседней комнаты доносились сердитые голоса: ее отца, еще одного мужчины… и женщины – разумеется, не матери. Ее мать, вероятно, пряталась в углу, повернув от страха и стыда к стене свое бледное, изможденное и несчастное лицо. И это даже больше, чем страх перед отцом, приводило Марию в замешательство, заставляло терзаться чувством вины. Она не боялась неприятностей или гнева отца, но мать – совсем другое дело.

Упорство Марии вызвало бы целый поток обвинений в адрес Мэри Эштон. Матери напомнили бы, что именно ее красота явилась причиной необыкновенной, дьявольской красоты Марии. И разве не из-за ее собственной чувственности и миловидности молодой викарий временно поддался дьявольскому вожделению и женился на девушке не по любви, как могло бы показаться (Бог был его единственной любовью, Бог и милость Божья, которая будет дарована викарию Эштону после смерти, а из чувства вины.

И совершенно очевидно, что Мария унаследовала от матери склонность к непослушанию. Разве не она постоянно оспаривала власть отца? (Что равносильно оспариванию власти Бога.) И разве не вынужден был викарий постоянно наказывать Марию, как много лет назад Мэри, пока окончательно не сломил ее героическое сопротивление его гипертрофированной властности.

Мария закрыла глаза. На что она надеялась, откликаясь на объявление? Боже всемогущий, кто мог вообразить, что на пороге ее дома появится член королевской семьи, чтобы побеседовать с ней по поводу работы, за которой она обратилась в порыве чувств – из-за того, что слишком жадно слушала рассказы только что вышедшей замуж Сары Маккен об удивительных удовольствиях, притаившихся за пределами деревни (не говоря уже о супружеском ложе), слишком долго и внимательно разглядывала роскошные кареты с нарядными пассажирами, которые проезжали по дороге в город.

Еще больше ей хотелось спасти одного милого молодого человека от ужасной ошибки – влюбиться в «плод дьявольской похоти» викария Эштона. Но сильнее всего она желала избавить себя от судьбы, выпавшей на долю ее матери. А еще она хотела спасти мать.