Кэтрин Сатклифф: Симфония любви

Мария разгладила ладонями юбку и на мгновение, прежде чем она вспомнила о грехе тщеславия, ей захотелось, чтобы на ней было что-то другое, более красивое, более яркое, чем простая и мрачная черная одежда, которую она была вынуждена носить. Ее брат Пол часто говорил, что когда-нибудь подарит ей голубое платье (вероятно, он видел его в одной из тех роскошных книг, которые читала красивая леди в одной из проезжавших мимо карет), под цвет ее глаз – голубых, как весеннее небо.

Сама Мария считала себя даже не хорошенькой, а… самой обыкновенной. У нее была чудесная кожа и пепельные волосы, которые никогда не поседеют. Обычно она носила что-то вроде чепца из черных кружев, полагая, что это наиболее подходящий головной убор для девушки ее возраста и положения. Что касается умственных способностей, то она никогда не считала себя умной. Она умела читать и писать, в основном благодаря Полу, заветной мечтой которого было учить, но не так, как отец учил деревенских детей, а обращаясь к уму, сердцу и душе учеников посредством правды и рациональных знаний без упоминания адского пламени и серы, без обращения к библии для сокрушения идей и идеалов современных философов.

Позади нее открылась дверь.

Мария повернулась, и сердце ее замерло. Дверной проем заполнила фигура отца. Его глаза сверкали, широкое морщинистое лицо пылало гневом, огромные кулаки были крепко сжаты. Внезапно ей стало трудно дышать.

– Ведьма, – его голос рождался где-то глубоко в груди.

Она узнала этот голос, предназначенный для тех неисправимых грешников, чьи души он без всяких угрызений совести отправил бы прямо в ад.

Он аккуратно закрыл дверь – слишком аккуратно, чтобы этот жест не показался угрожающим. Она отпрянула к стене, как будто хотела слиться с резными панелями из красного дерева.

– Ты не посмеешь коснуться меня, – заявила она с уверенностью, которой на самом деле не чувствовала. Ведь он ее отец. Он может обращаться с ней по своему усмотрению – так, по крайней мере, он всегда говорил ей. – Я больше не ребенок. Я взрослая женщина, и если решила уехать отсюда…

– Гадкая девчонка. Злобная грешница, ты оскорбляешь меня.

Вжавшись в угол, она взглянула сначала на дверь, а затем в окно. Спасения нет. Убежать сейчас – значит, только еще больше разозлить его, а ведь нужно подумать и о матери…

Вскинув голову и крепко упершись своими маленькими ногами в пол, она с вызовом взглянула прямо в глаза викарию, и его лицо медленно побагровело.

– Я больше не позволю тебе мучить меня, отец. Я уезжаю отсюда и при первой же возможности заберу мать.

– Дерзкая грешница! Дочь сатаны! Совсем как она – Ева-искусительница, враг добродетели. Разрушительница порядка и веры. – Его глаза горели ненавистью. Он возвышался над дочерью, и стихарь развевался вокруг его массивной фигуры, как символ власти и судьбы. Слова с шипением прорывались сквозь сжатые зубы: – Искусительница. Ты проникаешь в сны и лишаешь мужчину добродетели, заполняя его разум похотливыми желаниями, так что он забывает о морали и законах божьих.

Она отвернулась.

– Я не позволю сломать себя, как маму.

– Блудница…

– Ты не сможешь отнять у меня молодость и…

– Распутница…

– …достоинство! Ты злой человек, прикрывающийся именем Господа, и если бы это было в моей власти, я бы позаботилась, чтобы тебя лишили духовного сана и отлучили от церкви. Я расскажу жителям этой деревни, которые так боятся и почитают тебя, кто ты есть на самом деле!

– Замолчи!

– Я расскажу о непомерных поборах, о том, что за добытые тяжелым трудом деньги они покупают всего лишь фальшивые обещания стремительно богатеющего человека, который рассчитывает стать епископом…

– Ты богохульствуешь!

– Я твердо намерена вернуться и забрать маму, избавить ее от твоей жестокости и бесчувственности, пока ее не постигла судьба Пола.

– Как смеешь ты произносить при мне имя этого грязного язычника!

– Потому что ты виноват в его смерти… в смерти моего единственного брата…

– Лживая шлюха!

– Ты отошел в сторону, позволив этому негодяю поднять руку на твоего собственного сына. Из-за тебя мой брат провел последние два года своей жизни в страшных мучениях…

– Это кара Господняя!

– Медленно умирая, он не переставал любить тебя. Последние его слова были обращены к тебе. Он молил о прощении…

– Прощать – в Божьей власти, а не в моей.

– Он был твоим сыном! Твоя плоть и кровь. А ты в течение двух лет отказывался говорить с ним только потому, что он полюбил женщину…