Лёля Фольшина - Пятое время года. Книга 2

Промозглый дождливый день, ветер рвет из рук зонт, и Лике приходится бороться с ним, одновременно придерживая другой рукой шляпку, которая так и норовит слететь с головы: княжна сделала взрослую прическу и приколола головной убор булавкой, но непогода нарушила все ее планы выглядеть как можно лучше…

Гудок паровоза, усатый проводник приглашает пассажиров поскорее пройти в вагон, Митя держит Лику за руку, а она судорожно цепляется за обшлаг его шинели…

– Пишите мне как можно чаще, и я буду писать вам, – шепчут непослушные губы княжны, мичман кивает головой, потом наклоняется и легко касается поцелуем ее щеки. Она поворачивает голову, чтобы Митя не видел заблестевших слезами глаз, но он все замечает:

– Не плачьте, mon coeur, я хочу запомнить вас улыбающейся, – пытается ободрить Лику. – Право, ma joie (радость моя (фр.)), улыбка вам так к лицу.

Княжна пытается улыбнуться, Чернышев одобрительно кивает, звучит последний звонок… С трудом разжав руки, Лика отступает на шаг, отпуская, и тут же оказывается в крепких объятиях Павла Дмитриевича, который держит ее за плечи. Митя вскакивает в вагон, поезд трогается, девушка поднимает руку в прощальном жесте, да так и стоит, пока последний вагон не мигнет красным огоньком сигнального фонаря.

– Rien , ma bonne , ne é ternellement la m ê me é toile (Ничего, моя хорошая, не навечно же расстаетесь (фр.)) – беря племянницу под руку, полковник поднимает над их головами зонтик и ведет Лику из здания Курского вокзала. – Смотри-ка, Дмитрий Сергеевич словно и погоду хорошую у нас забрал, уезжая. Давеча еще солнце светило, а с утра как зарядил дождь, так и не кончается, и похолодало сильно, придется извозчика брать.

– А там, куда он едет, еще холоднее? – княжна поднимает на дядю красные от слез глаза.

– Не знаю, милая, – пожимает плечами князь Беклемишев, – вообще там климат мягче должен быть. К тому же мужчины гораздо менее обращают внимание на непогоду. Служба, и этим все сказано.

– Что, и в дождь? – удивляется Лика. – Vous plaisantez, oncle (вы шутите, дядюшка (фр.))

– Отнюдь, моя милая, – качает головой полковник, – в любую погоду могут и в наряд поставить, и на дежурство…

Княжна недоверчиво смотрит на дядю и всю дорогу до дома молчит, раздумывая над его словами. А вечером в ее альбоме появляются несколько набросков: застигнутый непогодой корабль отважно борется с волнами, мичман Чернышев на капитанском мостике – полы шинели и волосы на непокрытой голове треплет ветер, матросы, убирающие паруса под проливным дождем. И не важно, что под парусом уже давно никто не ходит, и на капитанском мостике Мите делать нечего…

***

Поезд по Транссибирской магистрали шел до нужного места более двух недель с пересадками, а это – довольно долгий срок, потому письма стали приходить еще с дороги, да и потом до Нового года переписка между Москвой и Порт-Артуром была довольно интенсивной. Бывало, правда, что письма приходили по нескольку за раз, иногда с большой путаницей в датах (и Лика, и Митя непременно помечали числа), но это было не столь важно. Главное – получить весточку от родного человека.

24 октября, Самара, проездом

Кажется, только отъехали от Москвы, а я уже пишу Вам. Дождь вчера сильно разошелся, не замерзли ли на обратной дороге? У нас тут тепло и солнечно, спасибо за пирожки, очень выручили меня вчера.

Москва, 2 ноября 1903

Конечно, я совсем не возражаю, чтобы на «ты» и по имени. Мы уже раньше о том договаривались. Письма – это только наше личное, значит, дозволительно. Я их в стол складываю и под замок.

Купила третьего дня атлас географический, жалею, что познаний в этой области почти не имею. Зато медицинским разным премудростям обучена. Тетушка считала, что это важно, но на практике применять не приходилось: ежели кто заболевал, звали доктора.

Порт-Артур, 15 ноября 1903

Ликуша, дорогая моя, не кручинься, все хорошо у меня. Назначен в артиллерийскую команду – помогло то, что в Александровском училище этим занимался. Море здесь удивительно красивое, а сама природа унылая: много пыли, мало деревьев, и все они какие-то невысокие…

Москва, 20 ноября 1903

Сегодня девять дней, как papi нет с нами, только что проводила oncle Paul на поезд, бабушка сильно кручинится, никуда выходить не желает, разве в храм. Даже на кладбище мы с дядей одни были. Бобровские приехать не смогли, на сороковины обещались. Погоды стоят холодные, снег то выпадает, то снова стаивает. От Вашей матушки было письмо – зовет приехать в имение погостить. Коль mami оправится, непременно поедем.