Елена Арсеньева: Морская волчица (Ольга Голубовская)

Мир догадок и тайн… Мир коварства и обмана, в котором как рыбы в воде чувствовали себя не только мужчины, но и женщины. Выведать государственную тайну, оказать влияние на политику целой страны или поведение некоего выдающегося человека, организовать убийство императора или полководца – они справлялись с этими заданиями с той же лихостью, что и их коллеги сильного пола.

Их сила была в их слабости.

Виртуозные притворщицы, они порой и сами не могли отличить свою ложь от своей правды. Именно поэтому в эти игры охотно вступали актрисы: каждая из них мечтала об амплуа главной героини интриги! Бывало, впрочем, что и добропорядочные мужние жены, вдруг ощутив в крови неистовый вирус авантюризма, вступали на тот же путь.

Каждая из них вела свою роль под маской невидимки. Великую роль – или эпизодическую, ведущую – или одну из многих. Кто-то из них вызывает восхищение, кто-то – отвращение.

Странные цели вели их, побуждали рисковать покоем, честью, жизнью – своими и чужими. Странные цели, а порою и непостижимые – тем более теперь, спустя столько лет и даже веков. Хотя… ведь было же когда-то сказано, что цель оправдывает средства. Для них это было именно так.

Познакомившись с нашими российскими дамами плаща и кинжала, можно в том не сомневаться.

Это был один из интереснейших домов Петербурга – дом княгини Юсуповой на Литейном. Говорят, этот самый дом был описан Пушкиным в «Пиковой даме»! Именно там якобы прятался на черной, узенькой лестнице обманувший Лизу Германн, поглядывая сквозь приоткрывшуюся дверь спальни на портрет красавицы с аристократической горбинкой тонкого носа, с мушкой на щеке и в пудреном парике. Портрет той самой графини, к которой был неравнодушен сам великий магнификатор Сен-Жермен и которой он открыл три заветные, беспроигрышные карты: тройка, семерка, туз…

В 1916 году в особняке Юсуповой проводили литературные вечера самого разного свойства. То чествовали память писателя Гарина-Михайловского, то выступали футуристы… Главным героем этого вечера был знаменитый Игорь Северянин. Он первым удостоил публику своих стихов, не забыл упомянуть об Амазонии, которая процветает, несмотря на то (или потому?) что она «сплошь состоящая из дам», поведал о паяце, который рыдает «за струнной изгородью лиры», и, разумеется, рассказал горестную историю королевы, которая отдалась своему пажу. А потом он напомнил всем свое коронное:

– Я гений, Игорь Северянин, своей победой упоен… – и отбыл блистать в какой-то другой дом.

Впрочем, Северянина слушали настолько часто, что его лирика, прежде эпатирующая, уже порядком приелась собравшимся. Они жаждали чего-то новенького, скандальненького. Футуристы – это слово очень много обещало! Настоящие знатоки говорили, что появился-де какой-то молодой поэт, который ходит исключительно в желтой кофте и сравнивает землю с женщиной, которая «елозит мясами, готовая отдаться».

Да и желтая кофта уже не брала за душу. Рассказывали, что футуристы как-то раз, во главе с этим своим безумным Бурлюком, прошлись по улицам Петрограда совершенным голышом, зажав в зубах сигары!…

Однако на сей вечер они явились одетыми. Правда, не вполне как люди: на ком-то фрак был вывернут наизнанку, на другом фрак был как фрак, зато вместо черных брюк – полосатые кальсоны… Женщины тоже изощрялись как могли: одна, к примеру, была одета, можно сказать, нормально, если не считать, что одна половина ее платья была синяя, а другая – зеленая, один чулок черный, а другой темно-желтый. Туфельки, правда, были одинаковые: голубые. Но этот попугайный наряд казался просто-таки мещански-приличным рядом с облачением другой футуристки.

Она была маленькая (едва доставала прочим до плеча), черноволосая и черноглазая – не то еврейского, не то цыганского, не то итальянского типа, – можно сказать, красавица, но красота ее была отмечена явной печатью порока. Пышные черные волосы ее были распущены, в них тут и там воткнуты птичьи (кажется, даже петушиные!) перья, черные и алые, а худенькое, словно бы полудетское, тело обмотано… серой рыболовной сетью.

Под сетью явно не было ничего …

Высоким, чрезмерно тонким и резким голосом футуристка читала какие-то стихи – настолько невразумительные, что даже при всей страсти к новациям в них нельзя было найти ничего – ну ничего! – ни для ума, ни для души. Однако сии стихи никто и не слушал: все, что мужчины, что женщины, смотрели на ее соски, которые торчали сквозь ячейки сетки.