Мари-Бернадетт Дюпюи: Лики ревности

Она окинула взглядом просторную комнату. Тесто для блинчиков стояло в накрытой кухонным полотенцем салатнице. На столе – красивая красная скатерть с узором из листьев самшита. В вазе – ветка остролиста, а по обе стороны от нее – по блюду: одно с ветчинной нарезкой, второе – с сырами.

– Ваш отец обещал привезти сидр, – продолжала Изора, поправляя гирлянды, которыми оплела потолочные балки, – благо до них можно дотянуться рукой.

– Да, папа должен купить сидр и печенье, – кивнул Жером. – Знаешь, Изора, ты могла бы приехать к нам после ареста Вивиан Обиньяк. Ты потеряла работу и целыми днями была свободна. Грязное дело – это убийство… Мама по утрам покупала газету и читала мне. И знаешь, что для меня ужаснее всего? Как повел себя Мартино. Я ведь хорошо знал Тап-Дюра, он опытный забойщик. За те два года, что я проработал в Пюи-дю-Сантр, он научил меня ремеслу. Выходит, деньги портят даже самых лучших… Тап-Дюр рассказывает Обиньяку, что Букар и его жена – любовники, и требует за информацию денег, а Обиньяк предлагает ему еще больше, но с условием, что они обтяпают дело так, чтобы за убийство осудили другого!

– Действительно, все было продумано до мелочей. Украли у мсье Амброжи пистолет, чтобы потом его обвинить. Но Вивиан разрушила план, когда выкрала у мужа оружие. И хуже всего, Жером, что несчастный Букар сам предупредил Обиньяка, что один углекоп-поляк имеет Люгер. И он же рассказал Тап-Дюру, что Станислас ухаживает за вдовой в Ливерньере. Я тоже читала прессу. Меня упоминали как важного свидетеля.

– Изора, гордиться тут нечем.

– А я и не горжусь. Просто мне придется присутствовать на суде.

– Сочувствую, обязанность не из приятных. И все-таки в мире нет справедливости: Марсель Обиньяк остался жив, а моя сестренка – ангел, спустившийся с небес на землю, – умирает!

– Твоя правда, миром правит несправедливость. Однако этот недочеловек проведет в тюрьме много лет. Его жена, думаю, получит меньшее наказание. Я вчера рассказывала вам с мамой, что ей пришлось вытерпеть.

– Это ее не оправдывает. У Вивиан Обиньяк были дети, полно денег, красивый дом, прислуга, но ей приспичило изменять мужу. О таких, как она, в народе говорят…

– Молчи, сегодня сочельник – большой праздник. Или ты забыл, чему нас учили в воскресной школе? И вообще, мне надоело думать об убийстве и о том, как жестоки бывают люди. Все уладилось. Станислас Амброжи в воскресенье вышел из тюрьмы – на следующий день после стрельбы в доме директора, а уже в понедельник вернулся в Феморо. Тома заходил – рассказывал, как это было. Йоланта выбежала навстречу отцу, и он схватил ее на руки, осыпая поцелуями. Бедняжка Пьер плакал от радости.

– Йоланта не захотела праздновать с нами Рождество. Сказала, что лучше останется в Феморо с братом и отцом.

– И Тома вместе с ними!

– Нет, Изора. Тома приедет к нам. Утром я получил от него письмо. Пишет, что его драгоценная супруга опасается ехать на поезде в такую даль, да к тому же заразится от Анны. Наверное, она носит какого-то особенного ребенка, если боится лишний раз шевельнуться, чтобы не заболеть! Меня это злит.

– А что тебя не злит, Жером? – игриво поддела его Изора.

Она постаралась не выказать пьянящей радости, нахлынувшей на нее, как волна: Тома через несколько минут будет здесь, и без Йоланты!

– Сейчас я зажгу свечи. Я купила пятьдесят с лишним красных свечей и с десяток маленьких подсвечников на прищепках – их можно прикрепить на елку. И каждый из вас получит подарок!

– Святые небеса! Ты внезапно разбогатела? – усмехнулся Жером.

– Мадам Обиньяк настояла, чтобы я взяла жалованье за весь месяц. Когда я узнала, сколько – у меня перехватило дыхание. У нее доброе сердце. К тому же ее щедрость, вероятно, имеет объяснение.

– Какое же?

– Я рассказывала ей, что отец обижал меня в детстве. Поведала и о том вечере, когда он выгнал меня из дома. Когда она сама оказалась в беде, то, зная о моих горестях, решила просто подарить мне эти деньги. Конверты с жалованьем я взяла из директорского секретера только в понедельник. Вчера я не говорила, чтобы не шокировать твою мать. В общем, когда слуги пришли на работу, я пошла в кабинет Обиньяка, достала конверты и вручила им. Свой я открыла позже, уже во флигеле, и не поверила глазам: на эту сумму можно жить три месяца, даже не имея работы! А, я упустила еще одну деталь!

– Какую же? – спросил слепой юноша.

– Когда я упомянула, что Марсель Обиньяк отпустил всю прислугу, кроме меня, вы не задали вопрос, который сразу возник у инспектора Девера: почему мне никто ничего не сказал? Ответ оказался банальным. Дени, сыну кухарки, перед уходом поручили зайти ко мне и предупредить. Он пришел и даже собирался постучать, но услышал голос инспектора и не осмелился. Оно и понятно: слуги не увидели ничего странного в том, что ужин отменили. Так что Дени убежал к приятелям, решив, что я сама наведаюсь в дом и разберусь что к чему. И слава богу! Если бы не я, Марселю Обиньяку не успели бы оказать помощь. Он умер бы на глазах у жены.